Поэзия Анатолия Вулаха




Анатолий Вулах


1947-2000


Анатолий Лейбович Вулах трагически погиб на 53-м году жизни, 10 июня 2000 года. На следующий день он должен был лететь в Израиль, чтобы увидеться с родителями и родней... Похоронен на родине, в г. Гомеле.

Папа был исключительно талантлив во всем, чем он занимался: одарённый врач, искусный резчик по дереву, тонкий знаток библейской истории, самобытный поэт... Стихи он писал всю жизнь до последних дней, и заинтересованный и чуткий читатель увидит в них его жизнь и услышит его голос.

Однажды в середине 90-х я наткнулся в журнале «Мир Интернет» на высказывание Александра Житинского: «Интернет – это форма бессмертия». Я верю, что спустя многие годы и за тысячи километров от папиной могилы найдутся люди, в чьей душе он оживёт своими стихами.

Вечная тебе память, папа!

Константин Анатольевич Вулах
✉  Лексингтон, Кентукки, США

Был воздух жизни густ и вязок,
И где-то зрел грядущий гром,
А грустный сочинитель сказок
Сидел за письменным столом.

В покое неуютно тесном,
Одолевая сердца муть,
Пытался кружевом словесным
Преобразить он жизни суть.

Мир явный таял в отдаленье,
От грёз кружилась голова,
И всё ловил он в удивленье
К нему летящие слова.

Был в тех словах пьянящий запах
Слепящий свет, звенящий звук
И тени снов на мягких лапах,
И колдовство волшебных рук.

В них было утоленье жажды,
Начало всех его начал,
И умирал он в слове каждом,
И в каждом слове оживал.

Анатолий Вулах. 2000 г.



   "Пусть без надежды повидаться..."

   Аудиокассета, записанная в 1993 году для уезжавшего в Америку друга

Вас отвлеку всерьез и в шутку,
Покой ваш праздный не храня,
Я бы хотел, реб мистер Гуткин,
Чтоб не забыли вы меня.

Чтобы в Америке далекой
В час ностальгии, так сказать,
Когда вам станет одиноко,
Меня могли вы в гости ждать.

В шипении магнитофонном
Вмиг побежит за годом год,
И, пусть не стерео, так моно,
Для вас мой голос оживёт.

И я с поэзией своею
Не стёрт, а значит, не забыт
Хотя бы чуточку согрею
Ваш новый иммигрантский быт.

Пусть без надежды повидаться,
Лишь в воплощеньи звуковом,
Хотел бы всё же возвращаться
И гостем приходить в ваш дом.



"Бабье лето"


Музыка и исполнение Марины Воиновой

"Воспоминание"

Сябры (Н. Сацура – А. Ярмоленко, А. Вулах)

"Докури сигарету, дружок"

"Прости меня"

Музыка и исполнение Вадима Жуховицкого

"Старая песенка"

Музыка Сергея Панасенко, исполнение Лилии Панасенко

"Сказочник"

"Пурим"

Музыка и исполнение Леонида Хаславского

Лишь то, что понято...

Поэзия - летопись нашей души, Суровая, строгая, Крутая дорога в тревожной глуши, Не тропка пологая. Не жди, что слова принесет соловей Порою рассветною, Средь гула людского услышать сумей То слово заветное. Почувствуй дыханье живого тепла Сквозь лед расстояния. Поэзия - это не вид ремесла - Души состояние. Антенна сердца Опутанный сетями проводов, Утыканный гвоздями телевышек, Наш мир любую весть принять готов, Увидеть все готов и все услышать. Он чует даже шорохи планет, Ловя антенной колебанья Герца, Но ничего, поверь, на свете нет Чувствительнее, чем антенна сердца. И вздрогнет потревоженно душа, Когда минуя сотни километров, Ворвутся вдруг, страданием дыша, В твой мирный дом войны далекой ветры. Тревожный мир свои посланья шлет, Стучится он в окно телеэкрана, От суеты и мелочных забот К себе нас призывая неустанно. Ты вслушайся в бессонный этот мир, Услышишь стон его смертельной боли. Людскою страстью полнится эфир, Людской мольбой о мире и о воле. Человек "Человек - есть мера всех вещей" Протагор из Абдеры (480-410 г.г. до н. э.) Мера сущего - человек, Мера радости, гнева и страсти, Труден путь его, короток век, Но подобен течению рек Он в извечном стремлении к счастью. Крик младенца, влюбленного смех, Тяжкий вздох умудренного старца, Доброта, обогревшая всех, И жестокости горестный грех - Это все с ним одним может статься. Посягнувший на тайны Земли, Все он смог, все запреты нарушил. Быть безгрешным ему не вели, Даже боги унять не смогли В нем живую и грешную душу. Нет нежней его, яростней нет, Нет его ни глубинней, ни шире. Лишь о нем в мудрой зрелости лет Строки песен слагает поэт - Человек - мера сущего в мире! *** Не торопите часа своего, Не торопите славы и успеха, Быть может, вы в преддверии того, Чему лишь время - главная помеха. Не торопите вы любви своей И гнать ее из сердца не спешите, Своих любимых и своих друзей От скорого суда поберегите. Но пусть всегда торопит время вас Решать души нелегкие задачи, Чтобы судьба в тот главный, звездный час Вас одарила истинной удачей. Фрустрация Фрустрация - с претензией понятье, Звучит с прононсом, веско и умно, Средь терминов особенною знатью, Аристократкой числится оно. А ты переведи его - "Крушенье", И сразу потеряв шикарный лоск, Оно свое покинет возвышенье И болью станет, серебром волос, Морщинами у глаз, спиной согбенной, Слезою горькой, горькою строкой, Болтливостью о тайне сокровенной И подлостью, нарушившей покой, Любовью, в суете не разделенной, Всем тем, чему уж быть не суждено... Становится вполне определенным Лишь то, что понято и переведено. *** Не сломай, не нарушь единения душ Словом злым, подозрением скорым. Хоть толпа пред тобой, хоть безлюдная глушь, Сам себе будь судьей и опорой. Не ищи и не жди облегченья судьбе, И душе не давай послабленья. Только в битве с собой, в той нелегкой борьбе Ты победу найдешь и спасенье. Но когда на победную гору взойдешь, Где душа от восторга воспрянет, Различи злую правду и сладкую ложь, А иначе и правда обманет. Сочувствие Когда судьба томила дни тоскою, От испытаний тяжких не храня, Всесильное сочувствие людское Спасало от безверия меня. Когда сомненье душу иссушило, И в час нелегкий предала любовь, Оно своей живительною силой Во мне надежду зародило вновь. Мне говорят, что я отстал от моды, Что выглядит сочувствие смешным, Но только знаю - доброты природу Извечно люди связывали с ним. Живет под небом мир неравнодушный, Стихию о сочувствии моля, И сладок потому наш хлеб насущный, Что семени сочувствует земля. Пусть нынче стали суше мы и строже, Но это чувство в душах сохраним, Ведь человеком называться может Лишь тот, кто жил, сочувствуя другим. *** Для того и живем, наверное, Чтобы видеть детей своих В добром здравии - это первое, Ну а что же тогда во-вторых? Чтоб они сберегли любовь свою И растили своих детей На родной земле, не в чужом краю. Что же в-третьих? Ответить сумей. Чтобы были к другим участливы Среди жизненной кутерьмы, Чтобы истинно были счастливы Наши дети, а значит и мы. Благоразумным Если справлюсь с делом непростым, То наморщив постненькие лица, Скажете вы: "Водится за ним, Тут особо нечему дивиться." Ну а коль не выдержу труда, Ведь душа не из каленой стали, Скажете вы, верно, и тогда: "Мы за ним давненько замечали..." Как вы осмотрительны всегда И до тошноты благоразумны, Только не понять вам никогда, Кто пред вами - гений иль безумный. Вам не разобрать ни в год, ни в час, В чем оно - от серости отличье, Люди, не похожие на вас, Вас пугают нравом и обличьем. Вам уютно, сытно, хорошо, Им бы все в умах пахать да сеять. Вот бы всех их в мелкий порошок Да по свету белому развеять. А они живут богам назло, А они живут чертей живучей. Сознавайтесь - вам не повезло, Жизнь благоразумью их не учит. Одинокая Говорят, лишь ее в том вина, Что красивая, добрая, умная, Да с руками, в работе разумными, Одинокой осталась она. Что ж, могла бы подружек понять, Но забыла благие пророчества И несет тяжкий крест одиночества, Как простую, привычную кладь. В чистом сердце своем не изжив Ни печали минувшей, ни радости, Не добавила в чашу со сладостью Даже капельку горечи-лжи. Разве в том виновата она, Что отвергнув предписанность участи, Не корила судьбу невезучестью, А испила ту чашу до дна. Кукушка Помню, все ты считала года, В ожиданье застыв на опушке. Я над этим смеялся всегда, Потому что не верил кукушке. Был я молод тогда, был я смел, Думал - вот еще глупая птица, Как ей знать моей жизни предел, Угадать, что со мною случится. Почему же, звуча в тишине, Голос тот из березовой чащи Откликается нынче во мне Непривычной тоскою щемящей? И тревогою сердце стучит, И прошу я, насмешки не зная: Ты считай мне года, не молчи, Ты кукуй, ворожея лесная. *** В часах колеса времени стучат, Не спят, не отдыхают, не молчат. Всему отмерят срок колеса эти - Уходят старики, взрослеют дети. Покой зимы сменяется весною, А зной пути - прохладою лесною. Мелькают под колесами минуты, Дела, ошибки, судьбы и маршруты. Нам не одни лишь радости готовя, Мгновенья разлучают нас с любовью, Но груз потерь кладя на наши плечи, С мечтою давней обещают встречу. Они - канва рутины и открытий, И скуки, и счастливейших событий.... Чем станет он, грядущий этот час? Часы идут с оглядкою на нас. *** Распрямиться душе помоги, Помоги ей в судьбе воплотиться, Пусть увидят друзья и враги, Что душа твоя - вольная птица, Что по силам любой ей полет Через радости, через потери, И тогда тебя всякий поймет, И тогда тебе каждый поверит. *** Бегу, бегу неутомимо, Дел спешных груды вороша, И вижу, жизнь проходит мимо С улыбкой грустной, не спеша. А я за ней не поспеваю, Хоть и догнать ее хочу, Года свои на дни меняю, Все ей долгов не ворочу. Да что ей все долги и сроки, Мой интерес и мой резон, Ведь у нее свои зароки, Свой, непонятный мне, закон. А на бегу мелькают лица, Никак в глаза не заглянуть. И нужно бы остановиться, И нужно б изменить свой путь. Но суета неутолимо Спешит, дела свои верша. А жизнь, она проходит мимо С улыбкой грустной, не спеша. *** Докури сигарету, дружок, Пусть в ночи догорит огонек, И густая лиловая тьма Пусть сегодня сведет нас с ума. И наполнит нас грустью ночной, Ароматной прохладой лесной, Чистым, трепетным звуком своим... Слов не надо, давай помолчим. Просто вспомним, как много прошло, Зим и весен, и лет утекло, Но осталась, сводя нас с ума, Глубины фиолетовой тьма. А по прихоти памяти вспять Будут мимо года проплывать. И, как после разлива вода, Мы обратно вернемся туда, Где исток, где начало начал, Где рассвет нас с тобою встречал, И где сводит нас нынче с ума Наступающей старости тьма. Счет Унылый, бесталанный счет Успехов и приобретений. Он душу, словно бич, сечет И гложет пуще всех сомнений. Не дотянул иль не достиг, Короче, не добрал до счета, И гибнет нерожденным стих, И рабством кажется работа. Бухгалтеры души своей, Считаем тайные желанья, Живая радость новых дней И та подсчитана заранье. Считаем славу и почет, Считаем даже увлеченья, И времени ведем отсчет, Годов-цепей считая звенья. А у итога своего Ведем учет ушедшей силе... Неужто только для того Считать нас в детстве научили? *** Святая правда заблужденья В том, что тревоги не тая, Оно не знало возвращенья К покою, на круги своя. И в том его святая сила, Что беспощадно и легко Оно удары наносило По душам, спящим глубоко. Не зная фальши и сомненья, Несло нас бурною рекой... Я славлю святость заблужденья, Его извечный непокой! *** Когда сомнения минуты Меня и гложут, и гнетут, Я рад им, рад им почему-то, Не отвергая тех минут. Пусть неприятны ощущенья - Освобождение от пут, Души и сердца очищенье Они мне, горькие, несут. Хоть обойтись без них возможно, Слепою верою дыша, Но в тех сомнениях тревожных Мужает и живет душа. I/95г. *** Мне бы быть поосторожнее, Рисковать - какой резон? Мне б не верить в невозможное, Не глядеть за горизонт. Мне бы силою не меряться, Быть разумным - что за грех? Только все мне в сказки верится, Где дурак счастливей всех. *** Очарование не вечно, И утолима даже боль, А жизнь проста и скоротечна, И гол, как истина, король. А за бедою ждет спасенье, Ждет за безветрием гроза, И нам дается лишь мгновенье, Чтоб истине взглянуть в глаза. И в ней, простой и многогранной, Узреть, взглянув со стороны, И глубину самообмана, И степень собственной вины. *** Нас мир не одаряет сказками, Наш хлеб насущный сытно прост, Но среди дня встает неласковый, Нериторический вопрос: Что жизнь моя? Неужто замерший И устоявшийся канон? Неужто под уютной заметью Я жить до веку осужден? Но убоявшись откровения И струсив пред самим собой, Ты гонишь грешные сомнения, Храня мирок привычный свой. И чахнет разум в праздной лживости, И как апофеоз греха, Явится бес непогрешимости Души, поступка и стиха. *** Противоречия явлений Постичь не всякому дано, Прожить свой век без озарений Иным судьбою суждено. Им суждена слепая участь, Жизнь принимая как устав, Прожить, проблемами не мучась И от сомнений не устав. Но смыслом жизни человечей Пусть будет на моем пути: Проникнуть в суть противоречий, Чтоб разрешенье им найти. *** Так просто в этой жизни потерять И так непросто обрести надежду, Начать все снова и победы ждать, И ветхую сорвать с души одежду. И верить, хоть изверился давно, И радоваться каждому успеху, И солнца ждать в промерзшее окно, И оставлять в пути за вехой веху. И не ожесточиться, не забыть, В себя поверить и поверить людям. Ведь это так непросто - просто жить, Но мы живем и жить в надежде будем. *** Жизнью нашей нам заданный круг В сети замкнут сквозь долгие лета. Если рвем огражденье мы это, Пустота возникает вокруг. Нет вне круга дорог и путей, Связи прерваны, даты туманны И реалии жизни обманны Вне густых, но привычных сетей. Зыбко все - и работа, и быт, Новых лиц и вещей выраженья. Внешний мир в незнакомом движенье Нам тревогой виски холодит. Он бесцветен в своей новизне, Словно лист перед новой строкою, И писать нам нетвердой рукою По слепящей его белизне. А душа без привычных опор Зависает в беззвучном пространстве, И в немом, неживом постоянстве Только горький звучит в ней укор. И захочется прочь и назад, В столь привычными ставшие сети, Ведь любого из нас в этом свете Они век от заботы хранят. Но достойно лишь, сети порвав, Прочь уйти от привычных занятий В новый мир новых дел и понятий, Новых чувств, обязательств и прав. *** Нет благороднее удела, Чем быть не нужным никому. Живи себе легко и смело В угоду Богу одному. Ни перед кем не нужно гнуться, Творя привычные дела, И уносить в поклоне блюдца Прочь от господского стола. И демонстрируя старанье, В чужом пиру весь век плясать, И милости, как подаянья, В холопской трепетности ждать. Пусть не богат ты, не всевластен, Пусть господину не свояк, Но из-за этого несчастен Ты быть не можешь уж никак. В том основание скорее В согласье жить с самим собой, Себя тем разуменьем грея, Что ты своей живешь судьбой. И в той судьбе тебе не страшен Ни льстивый хор, что льет елей, Ни хор глумливый, что украшен Лишь обшей злобою своей. Живи вне льгот людского света, Но средь людей, как человек И божьи небеса за это Благодари свой трудный век. *** Пока живешь, то значит счет идет, И ты еще в игре, а не в запасе, И может так случиться - повезет, И будет ждать билет счастливый в кассе. Себе ведь не придумаешь судьбы, Ни счастья не придумаешь, ни горя, Ни сладкого покоя, ни борьбы, Ни пораженья, ни победы в споре. И надо жить, пощады не прося, Не сотворяя из надежд кумира, А просто жить, удары вынося Как меты окружающего мира. *** Постылой жизни злой мотив, - Сплетенье злого и святого: Как жить, себя не оценив, Как жить, не оценив другого? Не умалив своих заслуг, Не впасть в бесплодную гордыню И различить, кто враг, кто друг, Чтоб оживить души пустыню? И разочарований гнет Не превратить в тот крест-проклятье, Который каждый сам несет На место личного распятья. И не остаться в дураках, И подлостью не строя рая, Жить, ложь не теша на устах, И правдой жизнь не упрощая. Где мудрости на это взять, Где взять терпения и силы? И ведь не поворотишь вспять Путь от рожденья до могилы... *** Когда тебя твои оставят силы, Когда твой день затмит ночная тьма, Когда в тоске гнетущей и унылой Сомнение сведет тебя с ума, Когда грядущим дням не веришь боле, Когда не хочешь и не можешь ждать И целой жизнью вспаханное поле Устал зерном надежды засевать, Остановись в последнее мгновенье, Остановись и вспомни в краткий миг Речушки детства светлое теченье И аиста весенний звонкий крик. И светлый, чистый перезвон капели, И рокот одинокого ручья, И праздничные, радостные трели Укрывшегося в чаще соловья. Вернись к себе, ведь так давно ты не был Там, где берет исток душа твоя. И ты опять увидишь звезды в небе, И улыбнешься, грусти не тая. *** Пыль над землею шалый ветер поднял, Нам глотки жжет, слезой слепит глаза, И вот уже все явственней сегодня Мы ощущаем, как близка гроза. И горизонт затягивают тучи, И бьет гроза в разгневанный набат, И тенью нависающие кручи Обвалом и крушеньем нам грозят. Как будто мир без нашего участья, Весь потрясенный гневом и бедой, Пытается расстаться с душным счастьем И землю напоить живой водой. А мы идем сквозь пыльные туманы, Сквозь разочарование и боль И верим, что гроза залечит раны И горькую с лица омоет соль. *** Не позабыть нам старую привычку, В нас глупый ученик от веку жив: Рвем из тетради жизни мы страничку, Случайную ошибку допустив. И начисто, и набело, и снова... Но новую ошибку совершим И рвем опять, и чистую основу Еще раз глупой кляксой зачерним. Тетрадь все тоньше, все теснее строки, Ошибки непросты и нелегки, Опять преподает нам жизнь уроки, Но где вы, где вы, чистые листки? Буря Собираются тучи, ветерком потянуло, Пыль столбом по дорогам, в небе черный разлив, И земля, словно гневом, наливается гулом, И звучит в поднебесье грома грозный разрыв. Неуютно и зябко по кустам зашумело, Воробьи улетели за ближайший бугор. Приближается буря, настоящее дело, Непростой и нелегкий предстоит разговор. *** Уж какая сила у обмана, Этой силой он и горд, и пьян, Но я верю - поздно или рано Все же обессилеет обман. Он взлетает так легко и круто В лживом ослеплении своем, Но уверен я - придет минута, И тогда забудем мы о нем. Хоть порой обманны те дороги, По которым выпало шагать, Коротки у лжи-неправды ноги, Правды ей вовек не обогнать. Я шагать за нею не устану, Пусть обман и манит, и зовет, Ведь я знаю - и в краю обмана Правда безобманная живет. Срок обмана, век его не вечен, Нету в том сомненья у меня; И сгорают лжи витые свечи В чистоте правдивого огня. *** Я коллективных не терплю потуг, Мне ближе персональное участье. Я личный, свой многоугольник счастья В общественный не вписываю круг. Мне собственное мненье всех милей, Пусть даже все кругом твердят иначе. Свои ответы на свои задачи Ищу я на уроках лет и дней. Не поменяю истин и богов В угоду общепринятому мненью. Лишь личным знаньем, собственным сомненьем Я общий этот мир понять готов. *** Живем в преддверии войны, До срока не осознавая, Что даже в царстве тишины Мы рядом с нею пребываем. Не дай Господь допить до дна Ее недопитую чашу, Хоть слаще старого вина Нам новизна хмельная наша. Я знаю, все провидцы лгут, Кто невзначай, а кто нарочно. Их не оценят, не поймут, А не простят, уж это точно. И я, в провидцы не стремясь, Не подражая им нимало, Пытаюсь лишь с собою связь Восстановить в душе усталой. Но как уйти мне от беды, Ее предчувствия и знака, Ведь вижу я ее следы И без указок зодиака. Беда все явственней теперь К нам в двери и сердца стучится, И где-то, верь или не верь, Она уж перешла границы. А мы пока живем с тобой В том зыбком времени тревожном, Где каждый со своей судьбой Привычно ладит, сколь возможно. Но звон натянутой струны Звучит, сердца тоской сжимая. Живем в преддверии войны, Не чуя, не осознавая... *** Мне пишет из Америки дружок О службе, о семье, о жизни, в общем. На долю эмигрантскую не ропщет И кое-что успел уже в свой срок. О многом пишет мне он всякий раз, Но в память лишь одна строка запала И будто с той поры укором стала: "Когда же все наладится у вас?" Мне пишет из Америки дружок, И я на эти письма отвечаю, Но на вопрос ответа я не знаю, Ответил бы, когда б ответить мог. Когда бы мог я боль открыть свою И в горечи признаться, и в надежде. Ведь были же мы с ним друзьями прежде, Чего ж я душу от него таю? Но не сумею это объяснить, А если и сумею, ну так что же? Неужто разумение поможет Связать судеб разорванную нить. Свои у нас, у каждого пути, Свои на них труды и испытанья. И данные судьбой предначертанья Уже не миновать, не обойти. Мне пишет из Америки дружок, И груз нелегкий давит мне на плечи, А в небе зажигает звезды вечер, Чтоб нам не потерять путей-дорог. *** Уходят люди, уезжают, Прощаний горестных не счесть, Но реки не пересыхают, В ручьях младая сила есть. Средь безнадежности и горя, И жизни, что бедой полна, Они не позволяют морю Людскому высохнуть до дна. Сродни и вере, и надежде, И вдохновению сродни, Они питают жизнь, как прежде, В любые времена и дни. *** Где мы потеряли это, Да и было ли оно. Не проникнет лучик света В затемненное окно. Не проникнет, не пробьется, То ли вечер, то ли день. В затхлой сырости колодца Бродит сумрачная тень. В той тени неразличимы Ни заботы, ни дела. Все там поверху, все мимо, Здесь прохлада залегла. Залегла в тени ленивой Нерушима и тиха, Ни прилива, ни отлива, Ни тревоги, ни греха. *** А что мы знаем о себе В своей гордыне беспросветной? Что обрели с собой в борьбе Жестокой, горестной и тщетной? Чего хотим, куда идем, Что мучит нас, в беде прозревших? Чего от будущего ждем, Что чуем в ранах наболевших? Ужель и впрямь пришла пора В похмелье тягостном проснуться И в позабытое вчера Как в день грядущий оглянуться? *** Не поверю в спасительность лжи, Как слепой не уверует в зрение. Не запашется пропасть межи Между ложью святой и спасением. Горькой правдою пусть отравлюсь, Но и в голод я лжи не отведаю, Пусть уж лучше и впрямь не спасусь, Чем сочту пораженье победою. *** Мечта, казалось бы, сбылась, Но счастья в сердце нету. Разорвана живая связь Меж темнотой и светом. К дороге не ведет тропа, И радость воплощенья Глуха, бесцветна и слепа, Как за грехи прощенье. Ведь исполнение мечты Вне времени и срока Не достиженье высоты, А глупая морока. И ничего не изменить, И не вернуть утраты, Душе наряда не пошить, Кроя судьбе заплаты. 1993 г. Моя вера Очень часто в жизни я грешил Грустью и отчаяньем, и гневом. Если кто в щеку мне справа бил, То не подставлял щеки я левой. Я не строил радужных надежд, Я к властям испытывал сомненья, Никогда не чествовал невежд И глупцам не делал снисхожденья. Отвергал и Яхве, и Христа, И пророков дальней Брахмапутры, Но жила в душе моей мечта, Вера в наступающее утро. Сквозь года, крапленые тоской, Сквозь ума неверье и сомненье Верил я в полет души людской, Разума людского пробужденье. Это до сих пор во мне живет, В дали за собою увлекая, Потому неправ наверно тот, Кто меня в безверье упрекает. I/95г. *** Переплетение корней, Как будто лет переплетенье. В них вижу я отображенье Своих исканий и путей, Неблагостной судьбы своей, Знакомств, симпатий и союзов, Нерасторжимых, словно узы В былое уходящих дней. Им суждено во связи жить, Давно остывшим и кипящим, Ушедшим дням и настоящим... Сурова связей этих нить. И чем я старше, тем острей Суровость эту ощущаю, Не забываю, не прощаю Ошибок юности своей. 1/95 *** Нетленной славы мудреца Достоин тот едва ли, Кто чести ждет от подлеца, А от глупца - печали. Кто от враля всей правды ждет, От труса ратной силы, От трутня - полных медом сот И счастья - от могилы. *** Любая страсть - награда и обуза, Любая страсть и счастье, и беда. В ней крылья для души и тяжесть груза. Так было, есть и будет навсегда. И прав лишь тот, кто страсти предаваясь, В святом ее безгрешье убежден. Живет он, в увлечениях не каясь, На радостные муки обречен. *** Пусть выглядит призыв не очень дельным, Пусть результатом логики кривой, Но кажется мне вовсе не бесцельным Пробить пытаться стенку головой. Науки этой вам надолго хватит, Вы будете умнее наперед, Ведь шишка, что набьете в результате, От новых стенок вас убережет. 1993 г. *** Не выстрадав и не рискуя, Признав риторики права, Иные повторяют всуе Святые, вечные слова. Похожи, как сказать иначе, На незадачливых купцов, Трясущих, чтоб глядеть богаче, В кармане горстью медяков. Тропинка Вел старик малолетку-внучонка Неприметной тропинкой лесной. То отстанет малец и вдогонку, То опять норовит стороной. Что ни шаг у него, то заминка, Суетится, а прок невелик. - Плохо ходишь, не топчешь тропинку! - Строго внуку заметил старик. - А зачем же топтать ее, деду? Сам ведь видишь, тропа не нова. Но ступая по давнему следу, Дед негромко роняет слова: - Что ж, согласен, изведай округу, Только все ж получается так, Что идем по земле друг за другом, Превращая тропинку в большак. Закон Ома (Лирическая басня) Новенькая лампочка спросила У розетки, дремлющей в стене: - Что, скажи, важнее - тока сила Или напряжение во мне? - - Чтобы превозмочь сопротивленье, Чтобы тьму рассеял яркий свет, Силам нашим нужно напряженье! - Услыхала лампочка в ответ. Хоть мы с детства с физикой знакомы, Лишь в накале творческих минут Понимаем - по закону Ома Не одни лишь лампочки живут. *** Страничками календаря Граничит год свои пределы Привычно, четко и умело, И, честно говоря, не зря. Иначе среди всех потуг, Что делать в жизни тщатся люди, Они бы в дел великой груде Его продлить решили вдруг, Чтоб срок и время соблюсти И все успеть еще до срока, Ведь им со временем морока, А опозданья не в чести. Продлить бы, удлинить бы год Кому на час, кому на месяц, Чтоб грузу года больше весить И времени исправить счет. Но неизменна года суть, Не исказить его природу, И всем делам людским в угоду Его не сжать, не растянуть. Нет, нам не врут календари, Они отсчитывают время, И дней заложенное семя Восходит с пламенем зари. 29/XII-94г. Новогодний сонет Год уходящий дни уводит маршем, И топчется год новый у дверей, Становимся мы все немного старше И может быть, хоть чуточку мудрей. Становимся к невзгодам терпеливей, А пред бедой упрямей и смелей. Мы жить хотим удачней и счастливей, А стать хотим и лучше, и добрей. Вот-вот страницу прожитого года, До края исписав, перевернем. Как чистый лист, белым-бела природа, И Новый год грядет белым листом. Частица малая, страница тома-века, Ты пишешься делами человека. *** Смутного ли времени приметы, Но куда ни глянь, одно и то ж: Слава, очень сходная с наветом, Истина, похожая на ложь. Празднество открытого обмана, Наглости и злобы торжество И мораль распухшего кармана, Диктатура смрадная его. И без остановки слов потоки, Мутные, как реки по весне, И святые, чистые зароки, В час такой обидные вдвойне. Тупики бессмысленных борений И чумные, дикие пиры. Но уже с тревогой ждут волнений И вострят шальные топоры. *** Не так виновен, кто преступен И счет злокозниям ведет, Как тот, кто сволочи доступен И ей отпора не дает. Злодей, он так уж создан Богом, А может, создан сатаной, Что в нем прекрасных черт немного, Скорее даже ни одной. Но тот, приветливый и милый, Кто благодушьем упоен, Жалеет собственные силы, Не хуже ли злодея он? И не из-за его ли лени В суровой круговерти дней, И не с его ли дозволений Вершит свои дела злодей? В любом - от черта и от Бога, И нам ли этого не знать. Не может в разуменье строгом Никто из нас безгрешным стать. И за грехи свои в ответе, Не ждем безгрешных мы утех, Но все же хуже нет на свете, Чем равнодушья тяжкий грех. В непротивленье злу без спора Сокрыта суть греха того, Что злу и нечисти опора И оправдание его. И станешь жить со злом ты рядом, И раз уж так заведено, Считать, что так оно и надо, Что так и быть оно должно. Нет, пусть себя я, без сомненья В безгрешных числить не спешу, Не знаю лишь непротивленья, Непротивленьем не грешу. *** Как трудно крайним быть всегда, Как трудно быть всегда последним... Судьбы капризной невода, Молвы злокозненные бредни, Завистника тяжелый взор, Оскал улыбки за устами, Хулителей дежурный хор - Все против вас и перед вами. Забудьте звуки похвалы И слов обманных обольщенья, Катятся мутные валы, И нет вам, крайнему, прощенья. *** Непроверенно, но уверенно, Как ведется и как придется, Все, что найдено, что потеряно, В нашей памяти остается. И измен, и любви мгновения, Встречи жаркие и прощания, Наши радости и сомнения, И обманы, и обещания. И возвышенное, и пошлое В этой обшей кастрюле варится. В нашей памяти наше прошлое Вместе с нами живет и старится. I/95г. *** Жизнь - ты в автобусе поездка, Все толпятся и друг друга жмут. И не сыщешь подходящих мест, как Вот уже и кончился маршрут. Хочется спросить себя конечно, Для чего так ехать и зачем? Надо бы и вольно, и неспешно, И в другую сторону совсем. Но не изменить пути маршрута, Лень, да и не очень-то легко. И куда-то едешь почему-то, До конечной так недалеко. *** Счастье горю на потом, Понемножечку. Если горе черпаком, Счастье - ложечкой. С ним в удачи редкий час Повстречаешься, Ну а горюшка не раз Нахлебаешься. Только счастье да беда Вместе сложены, Оттого душа всегда Растревожена. То поет она легко, А то мается, То под небо высоко Взмыть старается. Ты за счастьем не ходи, Хоть обещано, Но и горюшка не жди, Не завещано. А ходи своей тропой, Душу радуя. В счастье, в горе песню пой Как награду ей. *** Прости меня, в любви моей Так мало внешних атрибутов, Дни разменял я на минуты, А годы на мельканье дней. Воспоминаний не храню, Тревог всегдашних не скрываю И все с души своей срываю Покоя личного броню. Душа, как нерв, обнажена, Она то радостна, то плачет, Прости, я не могу иначе, Хоть велика моя вина. Тебе со мною тяжело, И мне так нелегко с собою, Прости, что общею судьбою Нас на одном пути свело. И хоть он труден, этот путь, И рядом есть ровней дороги, Но и в сомненье, и в тревоге С него уже мне не свернуть. *** Не забыть о весне В пору осени мне, В пору осени сонную, мглистую. Те весенние дни - Это руки твои, Глаз озера глубокие, чистые. Научила беда, Улетели года, Голова моя в инее-проседи, Но былая любовь Позовет меня вновь, Словно крик журавлиный из просини. Так зови же, зови, Светлый голос любви, В те рассветы заветные росные. Благодарен тебе За участье в судьбе, За мечту, что повенчана с веснами. *** Тебе о мечтах своих и о желаньях Шепчу и кричу, Преграду глухого непониманья Разрушить хочу. Все жду наступления ясных рассветов, Придуманных мной, Но, видно, пришло к нам дождливое лето Вослед за весной. *** Открыла ты во мне поэта, Во мне открыла ты мечту. Пусть поглотит седая Лета Тех дней ушедших суету. Жизнь вяжет годы-узелочки, Былую выдернув канву, Но остаются эти строчки И в них я, прежний, оживу. Спасибо, милая, за это, Спасибо непростой судьбе. Открыла ты во мне поэта... А я что смог открыть в тебе? *** Так давно тебя я знаю, Что в чертах твоих знакомых Новизны не замечаю, Как в углах родного дома. Так давно тебя я знаю, Но все с той же острой болью Всякий раз переживаю Я любой разлад с тобою. Так давно тебя я знаю, Но сомнениями мучась, Все ищу и открываю Неба синь за черной тучей. Так давно тебя я знаю, Но обиды и потери, Словно сны, я забываю, Чтоб любви своей поверить. Деревенская колыбельная Здесь вечера у нас тихи, Лишь камыши шуршат прибрежные, И я пишу тебе стихи Немного грустные и нежные. Уже уснул сосед мой лес И дышит глухо и размеренно, А месяц на небо полез Неторопливо и уверенно. И после суеты дневной, Забот одежду сняв постылую, Я говорю теперь с тобой, Моя далекая и милая. Твой город все еще не спит, И за день не устал ворочаться, Осенним дождиком умыт, Он свеж, и спать ему не хочется. А здесь деревня спит давно, Ресницы елей опускаются, И глядя вниз, в мое окно, Мне сонный месяц улыбается. День лепту уложил свою В копилку долгую, недельную. Усни и ты, а я спою Тихонько песню колыбельную. 1972г. *** Не обижайся на меня За все нелепые упреки, За злую суетливость дня, За запоздалые зароки, За незадачливость мою, За непонятливость слепую, За то, что не о том пою, За то, что не о тех тоскую, За то, что все я променял На мрачный призрак непокоя, За то, что некрасив и мал, И все воюю со строкою. Прости за давнюю мечту, Что не смогла смириться с новью И сытой жизни пустоту Не назвала своей любовью. 1984 год. *** Вы однажды признались мне, Что меня увидали во сне. Словно солнышка чистый луч Поднебесным явленьем приветным, Очень светлым, простым и заветным, Обогрел меня из-за туч. Почему же я, старый лис, От признанья такого скис? Ведь я верю - правдивы вы, Признаваясь легко и просто, Как смешной и наивный подросток, Не боящийся злой молвы. Кисну зря, просто нужно и мне Вас однажды увидеть во сне. *** Когда-то, даже во хмелю О чувствах говорить не смея, Не признавались: "Я люблю", Вздыхали: "Я тебя жалею". Чудные, в общем-то, слова, В них нет ни трепета, ни страсти, Но как кружится голова От их негромкого участья. Порой случается, что я От боли собственной шалею, Но не чужда мне боль твоя, Поверь мне, я тебя жалею. Не споря с жизнью и судьбой, Прохладу рук твоих согрею. Позволь лишь рядом быть с тобой С теплом и жалостью своею. *** Нелюбимой быть не страшно, Разлюбить куда страшней. Просто странно быть вчерашней Средь наставших новых дней. Нет любви, да и не нужно, Прежнего уже не ждешь, И душе своей натужно То ли веришь, то ли врешь. А душа пугливой птицей Где-то прячется в груди, Ей ночами часто снится Чудо-встреча впереди. Все надеется на что-то, Что былому не чета, И готова для полета, Только где же высота. И внезапно понимаешь, Что утраты не вернуть, И что ты совсем не знаешь, Где он, новый светлый путь. Ты не хочешь возвращенья, Только вдруг в душе твоей Непонятные сомненья Возникают в ходе дней. А уж так ли было худо, Как былое ни зови? И почти не веришь в чудо Новой встречи и любви. Все бежит и мчится мимо Череда унылых дней. Быть не страшно нелюбимой, Разлюбить - куда страшней. *** Мне бы вырвать себя и тебя Из реальности трезвой и жесткой И отправить, фанфарой трубя, В мир, где праздник, сверкающий блесткой. Мне б осыпать тебя конфетти И вручить самый лучший подарок, Только крылья расправь и лети В мир волшебный, что призрачно ярок. А хрустальную туфельку ту, Что на празднике ты потеряешь, Возвратить бы тебе, как мечту, Ведь давно ты ее примеряешь. Но увы, я не принц и не маг, И чудес я творить не умею. Просто сходим мы в универмаг С небогатой зарплатой своею. Просто купим обновку тебе, Заплатив, как положено, в кассу. Хоть не верю давно ворожбе, Но чудес разных знаю я массу. Чудо главное - это любовь, А других в мире этом и нету. Фея, бал на сегодня готовь И подай нам к подъезду карету! *** Лет и событий минуло так много, Что, признаюсь, давно уж позабыл, Как пел я: "Арми хварда эртьи гого..." И хванчкару в застолье шумном пил. Но ты явилась как воспоминанье О тех годах, о юности златой И вновь пленен я глаз очарованьем, Таинственной грузинской красотой. Мне не вернуть былого, это ясно, Но я прошу, восторга не тая: Ты спой мне песню Грузии прекрасной, Живет в той песне молодость моя. *** Не была мне та встреча обещана, И знамения не даны. Были сны, но банально не вещие, Позабыл я все эти сны. Где, не помню, но помню я странные Посиделки за общим столом. От волнения полупьяные, Не поили себя мы вином. Нам хватало лишь взгляда случайного, Вздоха, смеху вокруг вопреки, И как знака неведомо-тайного, Огневого пожатья руки. А еще помню я впечатление, До сих пор не расстаться мне с ним, Что владеешь ты соразумением И сочувствием к бедам моим. Мне казалось, что мы не замечены, Что мы тайну храним от других, Но любовью мы были помечены В этих странных занятьях своих. Остальное - туманом вне памяти, Да и было ли что еще там. Все, как будто под снежною заметью, Недоступно усталым глазам. До сих пор все корю себя, мучая, Свою память привычно виня, Что не помню я самое лучшее, Горечь бед в своем сердце храня. *** Вперемешку счастье с горем, С грустью радость пополам. Как по морю, сердцу вторя, Вдаль плыву по всем волнам. Вы души моей не троньте, Мне души своей не жаль. Где-то там на горизонте Очарованная даль. И пускай недосягаем Горизонта край земной, Пусть меж адом я и раем, Но зато любовь со мной. *** Я думал долгими ночами И понял бед своих секрет: Искал я счастье под ногами, Но под ногами счастья нет. И даже голос Бога слыша Среди забот своих и дел, Глядел я максимум на крышу, А выше крыши не глядел. Теперь же я причислен всеми К разряду пожилых мужчин. Изрядно полысело темя, И поприбавилось морщин. Уж мне глядеть порой под ноги Мешает собственный живот. Иду по жизненной дороге. Ну где он, к счастью поворот? Я поднял голову, но в шею Вступило болью, аж до слез. И ощутил в своей душе я, Что это остеохондроз. Туманится слезами око, Звезд без очков не сосчитать. Теперь уж не взглянуть высоко Чтоб счастье в небе отыскать. Но глаз любимых свет прекрасный, И чудный блеск и глубину Увижу явственно и ясно И в них я в счастье утону. *** Расскажи о любви мне своей, Ты так редко о ней говорила. Верю я, для меня скрыта в ней Непонятная, странная сила. Ты поделишься ею со мной, И я стану сильней с нею рядом, Этой силой могучей, хмельной, Что подобна цветению сада. Расцвету, как весной, с нею я И нальюсь ее жизненным соком. Так нужна мне та сила твоя На распутье моем одиноком. Я так многое с нею смогу Одолеть, побороть в одночасье. Ни тебе, ни судьбе не солгу И в душе назову это счастьем. *** Ах годы, годы, вы моя обуза. Тогда лишь стал я это понимать, Когда неодолимо тяжким грузом Вы начали мне голову сгибать, Когда неукротимые напасти Мне преградили к будущему путь, Когда случайно выпавшему счастью Уже я не посмел в лицо взглянуть. Но в кроне облетающего сада Пронзительнее неба бирюза, И в осени моей мне как награда Твои вечнозеленые глаза. *** Ах эта поздняя любовь, Подарок жизни уходящей, На склоне лет нам греет кровь Последней радостью пьянящей. Но в ней не жди покоя ты. Откуда взяться там покою, Где воплощение мечты И то окрашено тоскою. Осенний сад не расцветет, Лишь воскресит воспоминанья. Всему свой срок и свой черед, Цветенью час и увяданью. Ах эта поздняя любовь, Подруга страсти и напасти. Ей ни за что не прекословь, Но от нее не жди ты счастья. *** Семейного счастья руины В ремонте который уж год, Мы сами с тобой в том повинны, Что он так неспешно идет. Да, сами во всем виноваты, Но разве поспоришь с судьбой. На дыры былого заплаты Пытаемся ставить с тобой. За нас их никто не починит, Ремонт этот в личных руках. А счастье простуженно стынет, На зябких дрожа сквозняках. *** Полным ртом, Словно пьяница мутным, тяжелым вином, Я хмельною любовью упьюсь, но потом, Сожалея, раскаюсь униженно в том, В трезвость рухну. Сам не свой, С истомившимся сердцем, с усталой душой Преклонюсь пред тобою своей головой И под снег уходящей осенней травой Весь пожухну. Но опять Током крови сорвет вдруг запрета печать. Снова стану соблазны вокруг замечать, И на взгляды призывные вновь отвечать Захочу я. Одного Мне в себе не понять, не простив оттого, Что зачем-то ищу непонятно чего, То ли мучая этим себя самого, То ль врачуя. *** Среди зарослей обыкновения, На поляне банальных потреб Вырастает трава откровения, Для поэзии - горький хлеб. Вырастает язвительно-жгучая, Хоть по виду мила и тиха, И дождавшись удачного случая, Вдруг становится плотью стиха. В ней и краски не очень-то чистые, Да и вкус оскорбляюще-груб, Но смолкают витии речистые, И слова их стихают у губ. Пусть не каждому вкус ее нравится, И сокрыты к поляне пути, Средь людей она издавна славится, Да попробуй ту травку найти. Не открыта пока что учеными И в гербарии не внесена, Но мы ищем ночами бессонными Место, где зеленеет она. *** Поэт на все имеет право, Когда он истинный поэт, Когда лучи грядущей славы Его судьбе даруют свет. Его грехи, его ошибки, Той славою озарены, Пред нами призрачны и зыбки И в свете славы не видны. Зато все явственней и строже Явится нам издалека Тот час, что был им в счастье прожит, Сберегла его строка. 95г. *** Не боюсь я ни лживой хвалы, Ни глумливого бранного слова, Ни злой лести, ни черной хулы, А боюсь любопытства чужого. Я нехитрые песни пою, Хочешь - слушай, не хочешь - не слушай. Если что для себя утаю, Ты не лезь за утаенным в душу. Я и сам не хозяин над ней, До конца ее тайны не знаю, И души этой лично своей, Как ни силюсь, а не понимаю. То она весела и резва, То тоской по завязку налита, То пьяна от любви, то трезва, То доступна, то глухо закрыта. Из нее то веселье, то стон, То согласье, а то возмущенье, То я светом ее озарен, То во тьме меня гложут сомненья. Ну а что я еще в ней таю, Кто ж ее, непонятную, знает. Просто, если я песни пою, Это мне их душа напевает. *** Я поэт, что пишет по заказу Глупые и гладкие стихи Сходу, не задумываясь, сразу Из словесной пошлой шелухи. Но спешить судить меня не надо, Ведь не в них души поэта суть. У меня в том личная услада, Свой, отнюдь не всем заметный путь. Строчкой богатеть я не стараюсь (Гонорары так невелики), Я стихами этими спасаюсь От сердечной гложущей тоски. Я ее не всякому открою, Не залью потоком горьких слез, Хоть она так тягостна порою, Что хоть в петлю, хоть под паровоз. Но когда чернила на бумаге Оставляют свой словесный след, В безрассудной творческой отваге Радость появляется на свет. Пусть недолго, пусть лишь миг единый, Все-таки она живет во мне. Заказные строчки в том повинны, Что писались в гулкой тишине. Да, они легки и неразумны, Пишутся на день, а не на век, Но в их глупой круговерти шумной Я опять счастливый человек. И такую ощущаю сладость От того, что смог тоску унять, Что за эту заказную радость Все готов забыть я и отдать. *** Осень уж на дворе, А по этой поре Улетают на юг птичьи стаи. Я на тихой заре, Да на вечном пере Вслед за птицами в небо взлетаю. И за мыслью спеша, И бумагой шурша, Заполняю блокнота страницы. В нетерпенье душа Слова ждет, не дыша, Чтобы словом тем людям открыться. Я у слов тех в плену И как будто вину Перед каждым из них ощущаю. В них однажды нырну И средь них утону, Но заранье им это прощаю. В мыслях, как наяву, Я по небу плыву, Ввысь душа устремляется круто. И все то, чем живу, Жизнью я и зову Ради этой тревожной минуты. *** Море разбавляется дождями, Реками большими, ручейками, Но оно вовек не опреснеет, Солью никогда не оскудеет. Так и ты, поэзия, веками Разбавляясь пресными ручьями, Остаешься все ж сама собою - Солью сердца, горькой, но живою. *** На меня вдруг опять навалилось В оглушающей тишине. Словно что-то со мною случилось - Снова пишется, пишется мне. И как будто очистилась рана, Из-под снега пробилась трава. Я хожу и твержу постоянно Те рифмованные слова. В них погибель моя и отрада, В них утеха и горе мое, Наказание и награда, И сознание, и бытие. Как в тумане, событья и лица, И как будто в невиданном сне, Снова счастье и горе мне снится - Снова пишется, пишется мне! *** Под снежною опрятной белизной Убогая скрывается дорога, Сменяя ямы скользкой крутизной, На рытвинах потряхивая строго. А поле, словно выбелено впрок, Лежит безмолвно-сиро и прекрасно, Как чистый лист для стихотворных строк, Возвышенных и разуменью ясных. И невзначай рождаются они, Случайные как будто бы вначале, Но понимаешь - сквозь года и дни Они в тебе давно уже звучали. И лишь теперь на этой белизне Вдруг проступили явственно и чисто В неслышанной доселе новизне И в искренности яркой и лучистой. *** Назови мне тот черед, Ту тревожную годину, Когда я, свой страх отринув, Душу выпущу в полет. Чтоб не маялась она В суете разумно трезвой, Бечеву свою отрезав, Упорхнула б из окна. И сокрытые грехи, И высокие мечтанья На нелегкое закланье Унесла в мои стихи. *** Чтоб рифмами марать клочок бумаги, Набраться нужно горестной отваги, Отчаянья последнего броска На белизну тетрадного листка. Набраться нерастраченного чувства И вящей необузданности слов, Но это все совсем не для искусства И не для потрясения основ. Скорее это выход для эмоций, Что душу в неизвестное ведут И нам на картах тайных наших лоций Прокладывают истинный маршрут. Стихи - советчик наш в минуту эту И утешитель наш, и наш судья, Чтоб не пошла ко дну, плывя по свету, Души уставшей утлая ладья. Тот строчками исписанный листок Укажет нам и запад, и восток, Укажет нашей жизни направленье, Предвосхитив грядущее движенье. *** Сам с собой веду я жаркий спор, Полный гнева, страсти и отваги. Чувства подстегнув во весь опор, Вдаль спешу я ручкой по бумаге. К сожаленью, мне не изменить Жизнь в ее банальнейшем теченье. И не так живу, как нужно б жить, Я согласно собственному мненью. Чаще без руля и без ветрил Я плыву, едва справляясь с новью. Не хватает смелости и сил, А порою попросту здоровья. Именно, быть может, потому Дорого мне так стихосложенье, Что ему лишь только одному Доверяю я души движенье. Заменяет мне оно собой Знаки многих жизненных реалий, Становясь придуманной судьбой, В ней даря надежды и печали. Заменяет жизнь собой оно, Не пересекаясь часто с нею, Это интересное кино, Что душе реальности важнее. *** В стихах живет пророческая сила И в грешном воплощенье, и в святом, И то, что вдруг строка провозгласила, Все сбудется, не сомневайтесь в том. В ней вы о грустном - и тоска нагрянет, В ней проклянете - сгинет человек, А если жизнь вам в ней ненужной станет, То завершится жизненный ваш век. Вы с нею не шутите, шутки плохи, Ведь в ней сокрыта сила волшебства. Она предвидит судьбы и эпохи, Во всех своих предвиденьях права. И дело тут не в слов ее убранстве (До мастерства той силе дела нет) Вся суть в ее мистическом шаманстве, Строкою порождаемом на свет. Я силе этой тайной верю свято И, строя на бумаге слов ряды, Жду счастья, что строкой моей зачато, И ею напророченной беды. *** Бархатистая гладкость пера Вновь зовет меня к писчей бумаге. Это значит настала пора Для моей стихотворной отваги. Для того, чтобы рифмой звеня, Строчки складывать кубиком гладким, Чтобы мыслей своих не храня, Доверять их разверстой тетрадке. И так радостно мне оттого, Что я слову доверился снова И не скрыв от него ничего, Снял с души своей путы-оковы. *** Одним страданием поэзия жива, Есть у нее на муки все права. Ни у кого их нет на свете белом, Одна поэзия их заслужила смело. Они и дух ее и матерьял, Они ее начало из начал. Ведь мук душевных тяжкое томленье И существо ее, и воплощенье. Простые строки Пленительная неопределенность Плетет в стихах витые кружева, Она к себе снискала благосклонность, Повсюду утвердив свои права. В метафорах натужных, томных ахах, В мученьях умирает смысл слов, От мысли остается только запах, Как из порожней склянки от духов. В погоне за химерой многозначья Слова теряют жизненную суть, Не проясняя истину, а пряча, Густым туманом укрывая путь. Мне не понять? Не вижу в том греха я, Ведь будет жить сквозь годы и века На чей-то взгляд - простая, знать, плохая, Но каждому понятная строка. Поэзия - хранительница слова! Чудит франтиха-мода, ну и пусть. Простые строки прочитаю снова, Хоть я их с детства знаю наизусть. *** Самоиронии достаточно, Но как понять, в какой из дней Приду от суеты тетрадочной К строке единственной своей. Чтоб не была прямой да гладкою, Но чтобы в ней, негромкой, жил Вдруг воспаривший над тетрадкою Неутолимой страсти пыл. Чтоб ею, лишь одной единственной, Я пред собой гордиться мог, Предельно ясной и таинственной... А больше и не нужно строк. *** Поэты нам рассказывают сказки О доблести, о славе, о любви... Слова, как будто радужные краски, В них все цвета, какой ни назови. И ясно всем давно, что сказки это, Но только верит им весь белый свет. Не потому ль, что в строчках у поэта Все, словно в сказке, вымысла лишь нет. *** Поэзия хорошая Всегда слегка больна. Безумьем, как порошею, Завьюжена она. Ты ею век обманутый, Хоть в ней непогрешим, Живешь, как в сеть затянутый, Но в вере нерушим. Иллюзия цветистая И правды ни на грош, Но ложь такая чистая, Прекраснейшая ложь. Никак в ней не изверишься, И хоть она пустяк, Душою с нею меришься, Не вымерив никак. *** Писать рифмованные строки, Верша фантазии полет, И большей бы не знать мороки Все дни свои из года в год. И в мягкости пера округлой Ловить свой кайф сквозь мыслей звон, И посвящать дивчине смуглой Свой поэтический поклон. И жить, нуждаясь в самом малом, И малым удовлетворясь, Но знать во что бы то ни стало, Что не утратил с жизнью связь. И умереть, созвучья строя, Не завершив строки, уйти Той Богом избранной порою, Что им намечена в пути. *** Дни безотрадны и тихи В глухой душевной укоризне, И только новые стихи Рождаются как знаки жизни. Стихами только и живу, В мир сочиненья погруженный, И только ими на плаву Держусь, в заботах утопленный. И не пошел пока ко дну Лишь потому, что все доселе Мечтаю песню спеть одну, Что спеть другие не сумели. Чтоб сочинить ее суметь, Ищу в душе своей приметы. Везде растягивая сеть, Ловлю слова я и сюжеты. Еще ее не написав, Уже горжусь той песней новой, Оцениваю слов состав И мелодичности основы. Уже мурлычу и пою, Открыть всему пытаясь свету Ту песню новую свою, Которой все пока что нету. К Богу Дай слово мне, ведь ты хозяин слов, Они всегда принадлежали Богу. За ними вслед собраться я готов В нелегкую и дальнюю дорогу. Они мне - избавление от бед, Болезней и душевного раздрая, Единственный мой в этом мире след, Который я оставлю, умирая. Ну а пока я жив, дай слово мне, Дай откровенность мне и откровенье В сознанье, наяву, в бреду, во сне, В уверенности, в тягостном сомненье. Тем словом одари и награди, Что душу разрывает, в ней бушуя. Пусть день, пусть год, пусть час лишь впереди, Дай слово мне, о большем не прошу я! *** Слова, как стылая руда, Огнем души их надо плавить, Когда остынут, чуть поправить И дать им волю навсегда. Не признавать, чужим им став, В них больше своего творенья - Вот правило стихосложенья И непреложнейший устав. Пускай там, как хотят, живут, Себе дорогу пробивая, Жизнь настоящая живая Сама означит их маршрут. Ничем им больше не помочь, У них свои пути-дороги; Преодолев страниц пороги, Они от нас уходят прочь. А нам опять копать руду И строчки пламенные править, В которых жизнь до веку славить Себе на радость и беду. *** Нет, не в событиях поэзии секрет, Лишь в чувствах жизненных она душе открыта, И если вдруг строка рождается на свет, То это значит - сердцем чувство пережито. И значит должен я в тот самый главный миг, Пока душа горит и кровь клокочет в жилах, Схватив листок бумаги, как давно привык, Оставить чувство жить в стекающих чернилах. Сюжет мне претит, хоть на это я мастак. Чего уж проще, чем придумать баек пару, Но ощущаю я особый, главный смак, Когда эмоциям поддам крутого жару. А потому поэм, увы, я не пишу, Мне смысл стиха в инаком видится пространстве. Ведь я не рифмами, а чувствами грешу В уже давным-давно привычном постоянстве. *** У поэта тысячи обличий, Миллионы выражений лиц, А ему - слепой канон приличий И шуршанье уставных страниц. Правила движения по жизни, Правила вращенья в колесе... И живет он в вечной укоризне: Почему живет не так, как все. Но поэт не может в мире этом Только перелистывать устав, Или перестанет быть поэтом Он, от правил писаных устав. Ведь его душа владеет миром, И его душой владеет мир. Не гляди, что в жизни нищ и сир он, Что в семье он вовсе не кумир. И канонов многих он не знает, Как о том весь век гудит молва, Но слова из чувства выплавляет, Мудрые и вечные слова. *** Был воздух жизни густ и вязок, И где-то зрел грядущий гром, А грустный сочинитель сказок Сидел за письменным столом. В покое неуютно тесном, Одолевая сердца муть, Пытался кружевом словесным Преобразить он жизни суть. Мир явный таял в отдаленье, От грез кружилась голова, И все ловил он в удивленье К нему летящие слова. Был в тех словах пьянящий запах, Слепящий свет, звенящий звук И тени снов на мягких лапах, И колдовство волшебных рук. В них было утоленье жажды, Начало всех его начал, И умирал он в слове каждом, И в каждом слове оживал. *** Конец весны, начало лета Мир пишет красною строкой, И все каким-то новым светом Озарено порой такой. Трава зеленая у дома И вечный свод в голубизне - Все так привычно и знакомо, И незнакомо в новизне. Манит своим очарованьем Былого с новизною связь, И греют нас воспоминанья, С ветрами летними сплетясь. И с ароматами сирени, Что над округою плывут, Минувших дней живые тени Вновь перед памятью встают. Краски Шито поле зелеными строчками, Крыто озимью, словно ковром, И форсят расписными сорочками Деревца на пригорке крутом. Луч осенний, нежаркий, но ласковый, Прикорнул на опушке лесной. Вновь своими заветными красками Нынче делится осень со мной. Синью неба, соломенной охрою, Ярким пурпуром спелых рябин И болотною зеленью мокрою, И рябым разноцветьем осин, Акварелью туманной прибрежною И углем улетающих стай, И пастелью рассветною нежною Щедро делится, брать успевай. Ткут ветра паутинное кружево, Тесно вяжут к узлу узелок, Чтобы белой порою завьюженной Эти краски припомнить я смог. *** Желтый лист над головой, Холодны рассветы, И в прохладе заревой Зимние приметы. Под ногой хрустит ледок, Серебрится иней. Завершила осень срок В круговерти синей. Скоро снегом забелит Улицы и крыши, Грустно сердце заболит, Вой пурги услыша. Снова стану в белизне И в морозе злющем Жить мечтою о весне И тепле грядущем. *** Зимы преддверье - грустная пора И полная надежд одновременно. Природою проиграна игра, Но это пораженье вдохновенно. Уснет земля средь сонной тишины, Укрывшись одеялом белоснежным, И будет спать до будущей весны, Уняв до срока вечный дух мятежный. Так хочется, чтоб в этом зимнем сне Не умерла ее живая сила, И чтоб она, проснувшись по весне, О новой жизни нам провозгласила. Ее мы пробуждения должны Дождаться во всевластии мороза, И потому нам нынче не страшны Зимы грядущей стылые угрозы. *** Когда хмельное половодье Преодолеет берега, И пробудившейся природе Всю влагу отдадут снега, Когда ручьи веселым звоном Побудку пропоют полям, Свой облик, солнцем обновленный, Земля опять откроет нам. Воспрянет, вырвется из плена, Покинет зимний свой причал, Взыграет силой вдохновенной, Творя начало всех начал. И опьянит кипящей новью, Весенней радостью живой, И сердце одарит любовью, И вдаль покличет за собой. *** Опять от нас уходит лето За свой естественный предел Из праздника тепла и света К холодным будням зимних дел. Еще теплы и день, и вечер, Но уж прохладны ветерки, И звезд мерцающие свечи С небесной падают руки. И в желтизне бледнеют кроны, Расставшись с летней простотой. Их колер буднично-зеленый Сменился ржавой пестротой. Дождями смоет краску эту, И серым сделается фон, А следом уж зимы приметы Природа выставит на кон. Да, лето день за днем далече Уходит и уже ушло, Накинув теплый плед на плечи, Хранить для нас свое тепло. А мы, надев зимы одежды, В морозном поскрипе саней Останемся питать надежды На летний жар грядущих дней. *** Солнце зимнее - намек На возможность потепленья, На сугробов растопленье, На весны грядущий срок. Как связующая нить С теплотою неизбывной, Свет сияюще-призывный Продолжает с неба лить. И в студеном феврале, В эти жгучие морозы На стекле узоры-розы, Словно грезы о тепле. *** Уж так устроено в природе, Таков ее бессменный ход. Твердит она, канона вроде, Сезонов непреложный свод. Дожди сырой своей отвагой Засушливый венчают срок, Обильной знаменуя влагой Земли живительный итог. Лист пожилой и пожелтевший Спадает наземь в свой черед. Он, за лето устать успевший, Под заметь снежную уйдет. Печаль осеннего сезона Сменяют радости зимы. Есть у нее свой резоны, Хоть не всегда им рады мы. Седые ветры будут злиться, Под ними будет стыть земля, Чтобы весною возродиться И снова жизнь вдохнуть в поля. Есть в этом вечном превращенье Извечный жизненный закон. Земного бога возрожденье Собою знаменует он. Да, так устроено в природе, Что год сезонами кроя, Она твердит, канона вроде, Нетленный кодекс бытия. Плакучие ивы (Сонет) Поникшие зеленые чубы Колышутся под летними ветрами, И шелест ив, как шепот ворожбы Над тихими речными берегами. Не претендуя на большую роль, Так искренни они на этой сцене, Что нам близка их плачущая боль, Милы ветвей трепещущие тени. Уделом незатейливым горды, Над блеском убегающей воды Даря душе минуты удивленья, В несуетности внешней простоты Они как символ грустной красоты И как ее живое воплощенье. 1983 год. Закат Приходит вечер сном печальным, Но к тьме полуночной стремясь, Он сохраняет с днем реальным Заката призрачную связь. И длится, длится, что есть мочи... Не день, но все еще не ночь, Отодвигая сумрак ночи, Чтоб дню усталому помочь. А в полумраке светлом этом, Где полуночь и полудень, Громада солнца бурым цветом Твою окрашивает тень. Багрянец бликов и мельканий, Кроваво-красный и живой, Царит средь полутемных зданий, Взмывая ввысь над головой. Ты непонятно чем взволнован И оттого вдвойне раним, Так тем закатом очарован, Что до рассвета бредишь им. *** Так скромны мои запросы, так тщедушны Даже самые большие из потреб, Что хватает мне вполне на хлеб насущный, Почему ж он так приелся, этот хлеб? Не мечтаю покорять высоты неба, О стремлениях туманных позабыл, И не тянет в дали те, где раньше не был. Почему ж влечет туда, где раньше был? К новым знаньям нет уж прежнего призванья, Вряд ли новые в себе я умещу. Мне бы только не расстаться с прежним знаньем. Почему же о непонятом грущу? Новым чувствам до конца не доверяю, А кого любил, сильнее все люблю. Прыть годов своих в их беге усмиряю. Почему же все так душу тороплю? Пусть я в личный свой успех давно не верю, Но чужой меня не гложет, не гнетет. Он не так огромен, счет моим потерям. Почему ж он так печален, этот счет? Все короче, все очерченнее планы, Что на карте жизни мысленно черчу. Знаю срок придет мой поздно или рано. Почему ж о сроке том забыть хочу? Ведь однажды все окончатся дороги Среди важных и не очень важных дел. Мне казалось, я так много знал о Боге. Почему ж в него поверить не посмел? *** Уже не скоротечные минуты, А дни и годы на моих часах Куда-то убегают почему-то, И иней все не тает в волосах. И молодые кажутся шальными, И стариком кажусь я молодым. Все опытом спешу делиться с ними, Как будто этот опыт нужен им. Невозвратимы прожитые годы, И начинаю вдруг осознавать, Что отстаю все больше я от моды И что на мне минувшего печать. Прислушиваясь к сердца перебоям, Я по ступенькам медленней иду И кажется, что рядышком с собою Я старость замечаю на ходу. Помедлить бы и оглянуться надо, Но у годов стремительная прыть, И опадают листья с веток сада, И все слабее жизненная нить. Но мир все так же ярок, как и прежде, Все так же за собой зовет строка, И хочется жить в вере и в надежде, И тяга к жизни так же велика. Пускай осознаю свои пределы Во времени, бегущем день за днем, Но искренно, отчаянно и смело Хочу подольше оставаться в нем. Чтоб чувствовать в себе живые соки, Что проникают в душу по весне, И крыльями воздушные потоки Ловить, летая по небу во сне. *** Пятидесятилетия рубеж Для человека как граница тайны. Еще ты в чувствах искренен и свеж, И радости полны и неслучайны. Но то, что там, за этим рубежом, Все ж отличимо от всего былого. Отрезанное времени ножом, Оно уже не тайно и не ново. Ты все познал, что должен был познать, До сути, до нутра, до основанья, И возраста зловещая печать Ложится на дверях того познанья. Отныне ты мудрец, а если нет, То, значит, упустил возможность эту. В туманной череде грядущих лет Возможности подобной больше нету. И с горечью в душе осознаешь, Что хоть опять весь мир перелопатишь, Но мудрости иной не обретешь, Лишь только обретенную утратишь. *** Мы с тобой взрослее стали, "се ля ви"... Мы познали цену дружбе и любви, Цену клятвам и прочувственным речам, Намерениям благим и вещим снам. И надежде, и несбывшейся мечте, И неправде, и бесспорной правоте, Свету яркому и тени на свету, И желаньям, породившим суету, И сочувствию, и черствости людской, И веселию, крапленому тоской, Цену чувству, пробужденному в крови... Мы с тобой взрослее стали, "се ля ви." *** За справедливость надобно платить, А цены на нее весьма сердиты, И если справедливым хочешь быть, Готовься быть за это крепко битым. Уж заплатить готовься ты сполна За сей товар судьбой своей и жизнью. Ведь если справедливость так нужна, То нету речи о дороговизне. О скидке разговоров не веди, Остаться не рассчитывай с наваром И даром справедливости не жди, Не тот товар, что достается даром. Читая древних мудрецов Есть в мудрой древности дел нынешних основа, Дай Бог нам разума сполна ее понять: "Где дом сгорел твой, там его построй ты снова, Но там, где сгнил твой дом, не строй его опять." Не возвестят пускай о каждом в мире трубы, Но чтобы мог Господь хранить тебя в судьбе, "Другому не твори, что самому не любо, Не пожелай того, что не желал себе." Мы каждый день за счастьем собственным в погоне, Себя нещадно загоняя суетой, "Конечно важно, как везут повозку кони, Но все ж важнее, что за груз в повозке той." Дела людей и судьбы их от века схожи, Хоть к дням былым, хоть к нашим дням их относи: "Знай - то, что отнято, вернуть порою сможешь, Того, что отдал сам, обратно не проси." Когда-то был в твоей судьбе час лучший, звездный, Но о часах былых не стоит тосковать. "Ведь нам на свете этом никогда не поздно Извечной мудрости учиться начинать." *** Есть у души укромный уголок, Куда сознанья путь непрост и труден, И где наверно обитает Бог, Когда он погостить приходит к людям. Но чаще там один ты на один С самим собою без самообмана. Своей души и раб, и господин, Певец ее и критик неустанный. Ты сам с собою споры там ведешь, Себя осознавая от начала, И различаешь истину и ложь, Которая привычной правдой стала. В одном лице - судья и прокурор, И адвокат, искусно говорящий, Ты сам себе выносишь приговор, Нелегким наказанием грозящий. И отбываешь свой предельный срок, Где казнь и триумф попеременны... Таков он, этот тайный уголок, Святилище и суд одновременно. *** Как старая лошадь, по кругу Годами привычно хожу, Не чую тугую попругу И по сторонам не гляжу. Тускнеют и краски, и звуки, Уже не слепя, не глуша. К труду приспособились руки, И к боли привыкла душа. Живу у привычки во власти, А кажется, что не живу, Но все это жизненным счастьем Зачем-то привычно зову. Глядя в окно (В подражание восточным поэтам) Из окна мне немногое видеть дано, Только часть мира вижу я, глядя в окно, Но и в малой частице огромного мира Отражаются лики его все равно. Заиграл меж домов солнца радостный луч, Словно неба улыбка средь сумрачных туч, И все сразу улыбкою той озарилось От весенней травы и до мусорных куч. По дороге бежит без оглядки малыш. Не угонишься следом и не углядишь. А старик долгим взглядом его провожает И вослед малышу улыбается лишь. Воробьи, напевая несложный мотив, Крошки хлеба клюют, голод свой ублажив. Только из-за угла вдруг метнулась к ним кошка, И вспорхнули они, вмиг о хлебе забыв. А за кошкою пес побежал по двору, Коль догонит, то будет ей не по добру. Во дворе, как повсюду, уж так и ведется - Кто слабее, тот сильному не по нутру. Потемнело, светло только у фонаря, И пока над землею не встанет заря, Будет он во дворе очень важным и нужным, Пусть туманный, но все-таки свет нам даря. Звезд не видно, зато засветилась луна, Знают все, свет чужой отражает она, Но средь мрака и тьмы солнца свет отражая, Отражением дня она ночью видна. Так поэт, по натуре иных и мудрей, Наблюдая за жизнью в привычности дней И пытаясь ее отразить в своей строчке, Отражением мира становится в ней. *** Как обостряет чувства горе, И как из этой остроты Рождаются, тем чувствам вторя, Слова горчайшей простоты. Они нам облегчают душу, Ведь их сжигающая соль Все ж делает немного глуше Калечащую сердце боль. Настойчиво и неустанно Леча от немоты тебя, Зловонный гной душевной раны Та соль оттянет на себя. Так повторяй опять и снова Среди бедою полных дней Ты лечащее душу слово Обиды горестной своей. *** Есть глубина у житейского моря Под его внешне спокойной водой. В той глубине мы встречаемся с горем, Горем горчайшим и злою бедой. Радость прозрачна, легка, мелководна, Счастью иная дана глубина, Но только в горе по сути природной Можно достигнуть душевного дна. Здесь, в темноте глубины ее мрачной Ориентиры привычные прочь, Нет перспективы простой и прозрачной, День превращается в черную ночь. Только мученья и только страданья В ней ощутимо и ясно видны. Разума, воли, души испытанья Как наказания божьи даны. Может быть, в том их и суть, и значенье, Словно судьбины нелегкой печать, Что на изломе своем и мученье Хочет на прочность нас жизнь испытать. Сможем ли, горюшку не уступая И не ища к отступленью причин, По разрушениям тяжким ступая, Выплыть из сумрачных этих пучин. Долго потом дно житейского моря Помним мы, памяти той не любя, Осознавая, что в пропасти горя Мы познаем не его, а себя. *** Когда все в жизни напряженье И напряженье жизнь сама, Сомнений тяжкое движенье Свести способно вас с ума. И в том отчаянном безумье Уж не хозяин вы себе. Гнетут вас горькие раздумья О жизни и своей судьбе. Без выхода и перспективы, И без надежды на успех, Вы только потому и живы, Что в перекрестье дел и вех. И тают горькие сомненья, Ясней становится вокруг, Отсчета точка, точка зренья Меняется в сознанье вдруг. И то, что безнадежным было, Надежды лучик осветит, И станут явью жизни силы, И солнце дали прояснит. И вы, себя превозмогая, Сойдя с безумья острия, Судьбы руинами шагая, Вернетесь из небытия. *** Автобус подошел и съел Всех, кто стоял на остановке. В единой плотной упаковке Вместить толпу в себя сумел. Но ненасытен, хоть и мал, И дальше по всему маршруту, Остановившись на минуту, Он всех стоящих поедал. Иные вырывались прочь, Нутро его покинув спешно, Но он упорно и успешно Шел в наступающую ночь. И только лишь в конце пути, Пережевав людскую массу, К намеченному сроком часу Наружу дал он ей уйти. Пусть образы в моих стихах Немного странны, необычны, Они к явлениям привычным Тревожный добавляют страх, Но это явственный пример Того, как можно новым взглядом Окинуть мир, что вечно рядом Привычно будничен и сер. *** Росток лимона из земли Торчит умильно и отважно Как символ трепетный и важный Того, что выжить мы смогли. Еще болеем, как и он, Побегов не пускаем новых, Но в главных жизненных основах Судьбине не сдались в полон. И может быть, переболев, Сквозь все преграды и препоны Листок мы выпустим зеленый, Напасти наши одолев. Расти, лимон, как знак того, Что в трудном, горестном движенье Жизнь все ж имеет продолженье И цель движенья своего. *** Наверно, тем угодны Богу Все испытания души, Что нас на верную дорогу Несчастье вывести спешит. И дав испить из полной чаши Ошибки горькое вино, Нам через испытанья наши Откроет истину оно. Чтобы в нелегком отрезвленье В грехах раскаявшись, опять Смогли судьбы мы продолженье Как дар волшебный воспринять. Лишь отойдя от края бездны, Где гас уныло жизни свет, Мы понимаем, как полезны Нам все уроки наших бед. *** Мне говорят: еще не вечер, Но я в ответ: гасите свечи, Уже все роздано гостям, А кто не сыт - виновен сам. Был этот бал приятным очень, Но он окончился средь ночи, И в смраде гаснущей свечи Зря в ожиданье не торчи. Беги из тьмы, она настала, Осталось времени так мало, Что если не покинешь зал, То и на выход опоздал. Останешься во тьме кромешной, Ты пред самим собою грешный, Виною душу теребя, Кляня судьбу, кляня себя. Но тщетны поздние проклятья, Что ждать музыки в праздном платье? Пустой надежды не храня, Встречай зарю другого дня. *** Счастье не купить и не найти, Достижений счастье не итожит, Но оно на жизненном пути Повстречаться вдруг любому может. Да его попробуй-ка узнай В многоцветье мелочных деталей, В ярком гуле событийных стай И в победах жизненных баталий. Нет, не ты его, оно тебя В ходе дней, до славы не охочих, В праздничные трубы не трубя, Выбирает средь иных и прочих. Потому когда в твое окно Улыбнется солнце из-за тучи, Главное - пойми, что вот оно, Счастье, как весьма нечастый случай. И с открытым встреть его лицом, И его святой отдайся власти, Хоть не стал ты в жизни кузнецом Лично изготовленного счастья. *** Всезнания глупейшая химера Нас в тупики печальные ведет, Где ложны и прогнозы, и расчет, Где чертовой попахивает серой. И где все то, что раньше было ясным, Нам неопределенностью грозит, Где все вокруг тревогою разит, И свет надежды кажется напрасным. Вот почему печально беззащитны С судьбой своею мы наедине И потому несчастливы вдвойне В той спаянности с нею монолитной. Да, знанья относительны и зыбки, Нам ими новых дней не рассчитать, Хватило бы ума, чтоб отличать Судьбы гримасу от ее улыбки. *** Ты не бойся меня, Хоть я сам себя часто боюсь. Сил души не храня, За нелегкую ношу берусь. На свистящих ветрах Продувало мне душу насквозь. За полжизни в стихах Исписал я ее вкривь и вкось. Натерпелась она От сомнений и вечных страстей. Не ее в том вина, Что хватило ей грустных вестей. То она зазвенит И порвется тугою струной, То от бед заболит Об утерянном плача со мной. То от радости вдруг В небе синем крылами взмахнет, То забот своих круг В нелюдимом молчанье замкнет. Есть в ней свойство одно: Тьма вокруг или солнечный свет, Ей скучать не дано, Ни минуты покоя ей нет. *** На перекрестье лета с осенью Всегда тепла у жизни просим мы, В дождливом небе ищем просини, Хотим, чтоб снова повезло. И счастье с нами не прощается, Оно обратно возвращается, И бабьим летом называется Его последнее тепло. Ах, это лето уходящее, Прохладой утреней звенящее, Но к полдню вновь тепло дарящее Средь паутинной мельтешни. Напоено прощальной ласкою, Оно глядит волшебной сказкою, И яркой выкрашены краскою Его сосчитанные дни. И на короткий миг поверим мы, Что жизнь вовсе не потеряна, Глядим в грядущее уверенно, Плывем в небес голубизне. Но утешения обманные Исчезнут осенью туманною, Когда покажется вдруг странною Мечта о будущей весне. *** Притворяться надоело? Так живи легко и смело. В этом, в общем, все и дело И нехитрый весь секрет. Ждать не стоит, ждать не надо Одобрения от стада, Жизнь сама тебе награда, А другой награды нет. И конечно, если сможешь, Не торгуй душой и рожей. Смысла нет да и негоже, Ты уж правильно пойми. Все сотрется, все порвется, Но душа, уж как ведется, Вверх на небо вознесется, Бог-господь ее прими. И тогда ей будет стыдно, Грустно, горько и обидно, Ведь ее насквозь там видно, Перед Богом не соврешь. Ну а коль не веришь в Бога, Просто рассуди-ка строго: Стоит ли подошв дорога, По которой ты идешь. *** И все же, все же я не верю В ту божью заданность всего, Когда успехи и потери Уже не значат ничего. Когда судьбы предначертанья Всевышней сделаны рукой, И лишни муки и старанья, А путь наш заданно такой. А что ж я сам? Лишь только пешка В руках невидимых, чужих, И жребий мой, орел ли, решка Не связан с тратой сил моих? И цель дана уже заранье, Хотя о ней не знаю я, И ясен день и час прощанья В конечном пункте бытия? Геройской не приемлю позы, Живу надеждой в злобе дня, Но все ж астральные прогнозы Не для меня, не для меня. *** Над бегущей навстречу дорогой Поднялся луч зари молодой, И в лазури торжественно-строгой Свет луны растворился седой. Там в прозрачной накидке тумана, В легкой дымке его чистоты Перед взором моим недреманным Светлый образ земной красоты. Свет все ярче, все чище и выше, Горизонт все светлей и ясней. И душою я явственно слышу Зов далекой дороги моей. Может дней мне осталось немного, Только их, уходящих, не жаль, И манит за собою дорога, Убегая в рассветную даль. 93г. *** Судьба создает ситуации, Коллизии и перемены, Но все это лишь декорации Извечной житейской сцены. На сцене той пьеса играется Сегодня, вчера и завтра, И жизнью она называется, И каждый герой в ней - автор. А в пьесе - уж так в ней заведено - Все жанры давно размыты. Комедия, драма, трагедия В едином сюжете слиты. В ней вымыслы век не случаются, Сплошные голые факты. И знает любой, чем кончаются Событья финального акта. *** Прохладное Петрозаводское лето И Хайфский полуденный призрачный зной... Неужто со мною случалось все это, А может быть было совсем не со мной. Но то и другое живет в моем сердце На радость, а может быть и на беду, И верю: когда-нибудь в прошлое дверца Откроется мне, и туда я войду. Я снова друзей повидаю старинных, Былое душою своей ощутив, Услышу я вновь звуки песен былинных И древнееврейский надрывный мотив. И жизнь моя смыслом наполнится снова, И главное в ней мне откроется вновь, И сыщется самое главное слово, И верю, что слово то будет - любовь. Я верую в это, мне это желанно, И хоть вероятность ничтожно мала, Щемит мое сердце, как старая рана, Но мне почему-то та рана мила. *** Что лучше: искушать судьбу Или бороться с искушеньем? Трубить в победную трубу, Восславив гордую борьбу, Иль жить во страхе и смиренье? Прощать ли подлости врагам, Им снова подставляя щеки, И днем терпя свой стыд и срам, Себя корить по вечерам, Себе же расточив упреки. Или восстать и дать отпор, Забыв о робости молчанья, Вести открытый разговор, Конфликтов не боясь и ссор, Не глядя на чины и званья. Не забываться, но забыть О сытых прелестях неволи, Чтобы в безволье не застыть, Решая: быть или не быть, И жалкий гнет терпя до боли. *** Так ли уж опасности опасны, Коль они заранее видны. Семафоры для того и красны, Что пути под них запрещены. Если ж вместо красного зеленый По ошибке на пути зажжен, Ложной перспективой увлеченный, Поезд на крушенье обречен. Глупая надежда вероломна В перекрестье жизненных дорог, И порой в тупик глухой и темный Нас ведет зеленый огонек. *** Снега мертвенный покой В белизне своей печальной - Лист под божеской рукой, Долгий список поминальный. В нем имен вовек не счесть, И, как все, во власти рока Где-то я в том списке есть... Знать бы, близко иль далеко. Знать бы, где конец пути, Что по жизни вдаль плутает, Но ответа не найти, Бог один об этом знает. Дуэль Сжать озябшей рукой рукоять пистолета И услышав команду, нажать на курок, И на землю упасть в полумраке рассвета, Потухающий взгляд устремив на восток. Никого в этот миг не просить о прощенье, Одного только Бога в молчанье прося, Чтобы он сократил перед смертью мученья... Неужели, поэт, в том судьба твоя вся? Ведь не ждал от нее ты случайной удачи, Только знанья копил, умножая тоску, Но везенья не знал, а поблажки тем паче, На своем непростом и недолгом веку. Песни пел, как умел, как душа научила, За извивами строк в нетерпенье спеша, И с лихвою тебе тех извивов хватило, Чтоб от чувств задохнувшись, упасть не дыша. А дуэль - лишь от мук избавленье, не боле, Лишь острейшего чувства последний глоток, Чтоб не волей судьбы, а по собственной воле Грудью наземь упасть, обратясь на восток. *** В родных краях он больше не живет, Жизнь развернул судьбы нелегкий ворот, И не один с тех пор уж минул год, Как выселен он был в далекий город. Но почему-то каждою весной Его все тянет в ту деревню в зоне, Где сад отцовский и где дом родной, И где калина у реки в поклоне. Он понимает, что нельзя туда, Но каждый год берет билет и едет В места, где прожил лучшие года Среди друзей и родичей-соседей. А там, беды не зная, сад цветет, Себя цветеньем яростным врачуя, И аист по-над крышами плывет, Опасности и горести не чуя. А он глядит за поворот реки, Как будто ловит там былого звуки, И слез не отирает со щеки, И ветви пожимает, словно руки. *** Ублажил я и тела потребы, И желаний заветную даль, Вроде, вдосталь и зрелищ, и хлеба, Но на сердце крутая печаль. Все ворчу я, как злая старуха, Память старых обид бередя. На душе, словно в засуху, сухо, Жду удачи, как в спеку дождя. Но не той, равнозначной успеху, Что богатство и славу несет. Жду душе своей радость-утеху, Что послаще, чем сотовый мед. Чтобы ей развернуться пошире И, покинув усталую грудь, Захлебнуться в искрящемся вире И в глубинах его утонуть. *** Настало время хоронить Тела надежд и ожиданий И напрочь рвать витую нить Увы, несбывшихся желаний. Настало время всех прощать, Мирясь со злым и глупым светом, Гнев справедливый укрощать, Не видя проку в гневе этом. Настало время постареть, И путь свой оценив с начала, Не повторять ошибок впредь, В надежде, что тех "впредь" немало. Настало время быть собой, Довольствуясь судьбой и веком, Покончить с суетной борьбой И оставаться человеком. *** Ристалищ много, не одно оно Средь наших дел, проблем и начинаний, И нам всю жизнь судьбою суждено Выказывать себя на поле брани. Жаль, каждый раз отнюдь не суждена На поле том победная удача, Судьбой не обеспечена она, Добыть ее есть главная задача. Но есть еще задача поважней, В значении которой нет сомненья; Коль неудача, что поделать с ней, Как пережить нам горечь пораженья? И тут рецептов ждать какой резон, Хоть нам их все дают опять и снова, Но сочиняет всяк на свой фасон Себе состав рецепта такового. Мы не для поражений рождены, А потому нам ждать победы надо, Как терпеливо будущей весны Ждут ветви облетающего сада. *** Как забываются реалии Ушедших, прожитых годов: Тускнеют старые регалии, Теряются оттенки слов. И не подвержены сомнению, Тревожа душу вновь и вновь, По общепринятому мнению Лишь только радость и любовь. В аду житейском и чистилище, Забыты до времен и пор, Лежат они в душе-хранилище, Терпя от горестей укор. Но настает мгновенье сладости, И перелетом птичьих стай Нас память о любви и радости Обратно отправляет в рай. Забудем злые расставания И горести ушедших лет, А для минут очарования Забвенья не было и нет. *** Расплата за уверенность мою Всегда, как ночь за днем, неотвратима, Как горькая судьба, неумолима, Тяжка, как сон у бездны на краю. Ведь вслед за правотой - неправота - За гордую уверенность расплата, На чистом платье грязная заплата, За легким шагом тяжкая верста. Уверенность моя - плохой мне друг, Она дает мне глупые советы, В ней вслед за вспышкой радужного света Чернеет темноты слепящий круг. И потому я так всегда боюсь Победы, правотою порожденной, И ночью обжигающе-бессонной Расплаты за нее жду не дождусь. *** По жизни, что отнюдь не сладость, Она и горечи полна, Иду и пью хмельную радость И горечь тоже пью до дна. И с губ ее не утираю, Пускай останется со мной, Я выпью всю ее до краю, Ведь горечь - жизни вкус родной. Она напоминаньем кратким О бедах горестных земных И огорчением несладким О заблуждениях моих. Ведь без нее и сладость претит От изобилия забав. Иной и счастья не заметит, Той гречи не похлебав. А жизнь - всего в ней понемногу. И счастья, и несчастья в ней Как раз хватает на дорогу Житейских, вкусом разных дней. *** Подражайте неудачникам, Чутко внемля их советам, Хоть нелегким их задачникам Так несвойственны ответы. Их маршрутами последуйте, Их примерами живите, Но уж на судьбу не сетуйте И удачи не ищите: Ни богатства несказанного, Ни коня веселой масти, Ни наследства, дядей данного, Ни тщеславно-гордой власти. Но сквозь неудачи-горести Проживите жизнь, не плача, Ведь прожить ее по совести - Это главная удача. *** Существует давно этот странный баланс, Отрезвляюще честный и строгий: Если горем тебе был оплачен аванс, Будет счастье получкой в итоге. Коли счастье вначале, жди горя в конце, В непреложном расчете суровом. Может нынче ты в царском гуляешь венце, А окажешься завтра в терновом. Так устроена жизнь, что в итогах ее Все в балансе и все равномерно. Горький час и сладчайших времен забытье Чередуются просто и верно. Значит нам остается судьбу воспринять, Не подав удивленного вида, И закону ее очевидному внять, Чтобы душу не грызла обида. *** Непросто сыном быть на белом свете. Отцам мы верим лишь пока мы дети, Но дальше вместе с даром связной речи Всех соблазняет бес противоречий. Мы опыт обретаем свой, печальный, Как тяжкий капитал первоначальный, И отвергаем опыты отцовы, Чтоб заложить свои всему основы. А наши сыновья свои науки Берут в свои неопытные руки И так же, обретая опыт в свете, В отцовском не нуждаются совете. Они упрямы в этом непреклонно, Сыновьим соответствуя законам, Но все мы убеждаемся когда-то, Что опыты отцов ценны и святы. И вспоминаем, если вспомнить в силе, Чему отцы когда-то нас учили, И скольких бед избегнуть бы смогли, Когда б советы отчие учли. *** Я.М.П. Каким ни числился б ученым И как бы ни гремел окрест, А все ж уходишь побежденным Из распроклятых этих мест. Хоть жил достойно и пристойно, О лучших не мечтал мирах И жизнь воспринимал спокойно, Как богу преданный монах. Но крах заложен здесь по сути В существований самом, В десятилетье и в минуте, Лишь нарастая с каждым днем. Пойми закономерность эту И пораженья не стыдись. Твоей вины в том вовсе нету, Без покаянья обойдись. Кинь у постылого порога Крушений полные дела, За ним откроется дорога, Что многих в даль свою звала. Тогда лишь прошлое отпустит, И ты легко простишься с ним, Когда уйдешь, не плача в грусти Над поражением своим. *** Я.М.П. Мы в счастье увлекаемся игрою, Себя самих пытаясь обмануть, Но горе наше учит нас порою, Подсказывая самый верный путь. Печально это, но умнее горя, Выходит, нет на свете ничего. Мы с ним годами и борясь, и споря, Путями все же следуем его. Оно нас мирит с собственной судьбою, А потому признаться нам пора, Что счастье со всегдашней ворожбою - Пускай своя, но все-таки игра. *** Мороз ударил, как по голове, Не удержаться на ветвях листве, И сыплется она на землю ниц С древесных опустившихся ресниц. Иду по шелестящему ковру, По золоту, а не по серебру, И вспоминаю юности года, Когда я так же в парк ходил сюда. Я с дамою ходил, а не один, Я по ковру ступал, как господин, А нынче я лишь времени слуга, И вязнет в листьях старая нога. *** Облетает под ветром листва, Устилая собой тротуары. Обнажают свой лик дерева И теряют осенние чары. Ждем, что выбелит город метель, Воцарятся крутые морозы, Снег покроет осеннюю прель, И на стеклах распустятся розы. А зимою прихода весны Будем ждать и терпеть до упора, Ведь тепла мы дождаться должны В ту грядущую белую пору. Летом, тая от влажной жары, Будем ждать наступленья прохлады... Жизнь - она от поры до поры, А другого нам в ней и не надо. В ожидании вся ее суть И ее назначенье отчасти. Будем ждать, будем ждать как-нибудь. Нам бы только дождаться в ней счастья. *** Ничто не уходит совсем, навсегда, Ни радость, ни самая злая беда. И счастье, и горя жестокого час Частицей своей сохраняются в нас. И будни себя частью праздника мнят, А праздники будней печати хранят. И в той перемешке, в салате сплошном День грустный становится радостным днем, Победа становится крахом твоим, Твое пораженье триумфом святым, И нам очень часто понять не дано, Где пик наслажденья, где горечи дно. *** Синее небо, серое небо, Небо над головой... Только не видим мы в поисках хлеба Краски его заревой. Только не слышим пения птицы За исполнением треб. Нам даже ночью горестно снится Сытный насущный хлеб. Низко склоняясь над полною плошкой, Тянем за часом час, И остаются лишь хлебные крошки Здесь на земле после нас. *** Вызывают подозренье Точки все и точки зренья. Люди с вами мы простые, Нам важнее запятые. То, что нынче вероятно, Завтра будет непонятно, Что сегодня не понять, Завтра может правдой стать. Жизнь, она не предложенье, В ней всегда есть продолженье, Вы не ставьте точку в ней, Запятая, та верней. Есть возможность оглянуться И к началу дел вернуться, И продолжить, не спеша, Точкой жизни не глуша. Господа, не ставьте точки В завершенье дела-строчки. Вот вам мой совет простой: Ограничьтесь запятой, Под гипнозом Под гипнозом живем, под гипнозом От рождения целый свой век. Словно птица зимой под морозом, Проживает под ним человек. Под гипнозом родительской ласки И под ветрами детской страны Усыпляют нас бабкины сказки, Навевая нам сладкие сны. А потом понемногу взрослеем И, гипноз обретая другой, От внушенья амурного млеем, Изгибаемся в страсти дугой. От заботы вольны мы едва ли, В той заботе других не вольней, И живем под гипнозом реалий, Что любого гипноза сильней. В нашей жизни слепой, небогатой Удержаться бы лишь на плаву. От зарплаты живя до зарплаты, Видим разве что сны наяву. Дурят нас политическим трансом И внушают галюники нам, То обманут дешевым авансом, То служением ложным богам. В этом сне нам тепло и уютно, Даже если мы спим на гвоздях, И гипноз, словно ветер попутный В наших драных гудит парусах. Вы в гипнозе чудес не ищите. Между явью и сном на меже Просто спите, спокойненько спите. Вам всю жизнь не проснуться уже. Стихи о дураках I В любые годы и века, Во всех краях и странах Ругали люди дурака, Корили неустанно. И все ж дурак себе не враг, Все врут о нем в народе, Он четко знает что и как И при какой погоде. В нем жив неистребимый дух, И с дуростью своею Один он точно стоит двух, Которые умнее. Ему все просто и легко, Привольно и широко, Летает он невысоко, Зато идет далеко. Идет он по прямой такой, Что всех короче, кстати, Где умник стукнется башкой, Дурак награду схватит. Легка дурацкая рука, Прицельно смотрит око, Не зря другого дурака Он видит издалека. Зато уж умника в упор Дурак весь век не видит, А коль об умных разговор, То он их ненавидит. И точит мысль меня одна, Ну что поделать с нею: Мне сотня умных не страшна, Один дурак страшнее. II Дурак, известно, умника мудрей, Себе заботой не сгибая плечи, Любимец вечный царских дочерей, Он в гости ездит, не слезая с печи. А умник в мудрости своей Затянут, как в подпруге, Капризной волею детей И собственной супруги. Дурак живет покой и лень храня, Они ему как лучшее лекарство, Зачем, скажи, полцарства за коня, Когда и так достанется все царство. А умник утирает пот, В телегу запряженный, Копытами он землю бьет, А головой поклоны. Дурак живет в охоту сам себе, Весь век себя сомненьями не муча. А коль случится каверза в судьбе, Спасает дурака счастливый случай. А умнику и тут, и там От жизни испытанья, И если что упустишь сам, Не жди напоминанья. Быть может, в сказке вовсе и не так, Но ты вглядись внимательнее в лица, Увидишь - умный пашет, как дурак, А дурень в платья праздные рядится Я не преподаю наук, Кем быть - решайте сами, Но что же будет, если вдруг Все станут дураками. III Я спорить с любым, с кем угодно готов, Что был я однажды в краю дураков, И хоть это виделось только во сне, Но все же отлично запомнилось мне. Дурак там не просто отъявленный, Не просто высокопоставленный, Обученный он, подготовленный, Условиями обусловленный. И все потому, что живет там дурак Лишь только по правилам, больше никак, Все правила знает про весь белый свет, Все в правилах есть, исключений лишь нет. Неважных, отнюдь не решающих, Ничем, никому не мешающих, Те правила не исключающих, А в общем-то их подтверждающих. И хоть он всех правильней, этот дурак, Но чаще других попадает впросак, Всегда выбирает лишь правильный путь, Идет по прямой и не в силах свернуть. Его не тревожат волнения, И душу не гложут сомнения, Согласен он с принятым мнением: Все правильно без исключения. Я спорить с любым, с кем угодно готов, Что в жизни страшнее не видывал снов, Проснулся в слезах и не в силах уснуть, Пытался понять я дурацкую суть. Развеяв ночные сомнения, Наутро пришло разумение, Банальное, как откровение: ДУРАК - ВЕЧНЫЙ ВРАГ ИСКЛЮЧЕНИЯ. IV Дура лекс ... Ох, знаю я наверняка, Что есть закон для дурака, Хоть в сессию не двинутый, Но все же не отринутый. И оттого-то дураку Легко живется на веку, Живется, не тревожится, А хочется и можется. Живет дурак и сыт, и пьян, Закон ему на это дан, Живет, судьбу приветствуя, Закону соответствуя. И впрямь, видать, силен закон, Коль счастлив тот, кто неумен, А умные-ученые, Как видно, незаконные. V Смените понятья, Все в сказке не так, И младший из братьев Совсем не дурак. Зимою и летом На печке своей, И, может быть, в этом Он старших умней. У старших словечки Смелы да остры, А младший на печке Все спит до поры. Живет ненатужно, На пуп не берет, Но если уж нужно, То дело спасет. Уж так повелося, Видать, на Руси, Коль горе стряслося, Меньшого спроси. Лениво безгрешный, Могуч и силен, Он встанет неспешно, И враг побежден. Всю силу покажет В нелегком бою И снова заляжет На печку свою, Чтоб спать без опаски, Не зря ведь - дурак. И в жизни, как в сказке, Все в точности так. Из Еврейской Тетради Истоки Как вешние потоки, Что будят жизнь в полях, Питают нас истоки И в мыслях, и в делах. Всю мудрость вековую Дарят истоки нам - И искренность живую, И преданность друзьям. И слово, что острее, Чем колкие ножи, И правду, что мудрее Любой заумной лжи. А потому, как прежде, Храня огонь в крови, Мы преданы надежде И вере, и любви. БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ Пророк Уймись, проклятый мой язык, Мой разум едкий, успокойся, Хотя бы дьявола побойся, Раз к божьим страхам не привык. Усни, тревожная душа, К чему пророчества глухие, Предвидеть можно ли стихию, Слова в колоде вороша. Неужто хуже просто жить, Воспринимая мир как данность, А слов пророческих туманность В привычной суете забыть. Забыть, не веря ничему, О будущем не вспоминая, Листы-пророчества сминая В угоду страху своему. Изгнание из рая И до конца их дней все снились им Эдемские уютнейшие кущи, Где все принадлежало лишь двоим, И где хранил их Бог зеницы пуще. И добывая постный хлеб трудом, Себя корили в тягостном молчанье: Зачем они вкушали жадным ртом Тот плод запретный с дерева познанья. Не лучше ль было лишнего не знать И жить в раю, чтоб жизнью насладиться, И благ от Бога в послушанье ждать, И наготы в незнанье не стыдиться. А тут паши, стирая пот с лица, Нелегкий хлеб земной свой добывая, Как это горько - быть детьми творца И изгнанными быть отцом из рая. Храня о райских днях воспоминанья, Жизнь на земле свой начинала ход Там, где в трудах идет за годом год И где изгнанье - плата за познанье. Вавилонское столпотворение Язык был единым и очень простым, Для жизни его всем хватало, И все его, в общем, считали своим, Другим не заботясь нимало. К чему знать другие, коль этот хорош И прост, и знаком, и удобен, А что коль другим заниматься начнешь И будешь к нему неспособен. Единый язык и единый народ, К тому же идет "стройка века". Соседа сосед с полуслова поймет, Поймет человек человека. Для жизни и стройки хватает вполне, А песни по-своему пойте, Была бы понятною, как на войне, Команда единая: "Стройте!" Пойдете вы по миру в ста языках, А так все и сыты, и пьяны... Но люди хотели витать в облаках, Гордыней своей обуяны. Ну кто же осудит зарвавшихся их, А время все ходит по кругу, И люди на сотнях наречий земных Все что-то толкуют друг другу. Рожденный в рабстве (Исход из Египта) Рожденный в рабстве будет жить рабом И, будучи отпущен на свободу, Вначале возликует, но потом Проявит свою рабскую природу. Он будет помнить сытость рабских лет, Считая волю тяжкою заботой, Страшась ее, он ей заявит: "Нет!" И вновь займется рабскою работой. Безверие, к которому привык, В душе своей как веру он взлелеет. Ваал ли чуждый, золотой ли бык Над ним едино власть свою имеют. Зато готов привычно он восстать Во гневе против давших избавленье И увести, и в рабство вновь продать За ним идущих в рабском исступленье. "Рабами были, ими и умрут" - Так испокон веков велось на свете. Умрем и мы, но в новый мир войдут Рожденные в свободе наши дети. Аврам Аврам халдеем был рожден, Аврам евреем не был, Но край родной покинул он По повеленью неба. Он шел неведомо куда, Он износил одежду. В пути ждала его беда, Но он питал надежду. Сквозь жар пустынный он шагал, Сквозь выжженные степи... А Ур халдейский угасал И превращался в пепел. Аврам халдеем был рожден, Но стал "иври", евреем И волей неба был спасен Со всей родней своею. И повторялось так не раз, Что по веленью Бога Вдруг открывалась в трудный час К спасению дорога. Чего, скажи, евреи вдруг В поход засобирались? Еще пируют все вокруг, И яства не кончались. А просто чувствуют они Сквозь горькие сомненья, Что сочтены уж Ура дни, Грядут развал и тленье. Уже давно Аврама нет, И вымерли халдеи, Но волей Бога в белый свет Опять идут евреи. Жена Лота Посв. матери Да, трудно праведником слыть, О Боге непроста забота, Но все-таки труднее быть Женою праведника Лота. Ему награда по трудам Не будет Богом он обманут, Но что награда эта вам, Коль вас места родные тянут. Пусть даже прокляты в грехе И гнева божьего достойны, Но как от них вам вдалеке Быть равнодушной и спокойной. Так неразрывна эта связь, Что даже зная наказанье И гнева божьего боясь, Все ж оглянетесь на прощанье. И в дальнем далеке потом, Хоть сведены с минувшим счеты, Все стынет соляным столпом Супруга праведника Лота. Праотец Иаков Судьба не подавала добрых знаков, Ее он покровительства не знал, Но уж таким был праотец Иаков, Что от судьбы он милости не ждал. Все брал он сам - и право первородства, И отчье покровительство, и жен, И даже в схватке с Богом превосходство. Не зря был богоборцем наречен. Был наречен Израилем навеки, И в имени своем навеки стал Признаньем божьей силы в человеке И в Боге человеческих начал. Народ мой - богоборец и воитель, Не признающий рока и судьбы, Звездой надежды над тобой в зените Шестиконечник веры и борьбы. Ты, жертвы неизбывные оплакав, Не забываешь, как в изломе сил Боролся с Богом праотец Иаков И в этом поединке победил. Валтасаровы пиры Все в мире этом до поры, Что свято и что клято, И Валтасаровы пиры Кончаются когда-то. Еще хмельной туман густой Колышется, не тает, А кто-то мудрый и простой Уже грехи считает. И строчек огненная вязь По душам и по стенам: "Опомнитесь, омойте грязь, Очиститесь от тлена!" И к тем, кто дожил до утра, Чтоб заслужить прощенья, Придет нелегкая пора Молитв и очищенья. А впереди далекий путь, Дорога непростая, В которой вечно кто-нибудь Грехи твои считает. *** Как глубоко мы ошибаемся, Когда чужую учим роль, Зачем мы с масками сживаемся, Их снять потом - такая боль. Ведь не находим, как ни мучимся, Мы счастья на пути чужом, На чьем-то опыте не учимся, Лишь на своем, да на своем. Но как посметь, победы празднуя Над покоренною судьбой, Сорвать с души одежды праздные В попытке стать самим собой. Мостов сожженных гаснет зарево, И горек расставаний дым, Зато весь мир увидим заново, Пусть незнакомым, но своим. *** Опять с тобой мы виноваты, И снова спрашивают с нас За все, что сделали когда-то, За все, что делаем сейчас. За все, что выродили в муках И что сумели сохранить, Что будет жить и в наших внуках, Коль суждено им в мире жить. За все: за веру и безверье, За вечный непокой ума - Тень нелюбви и недоверья, И неприятья злая тьма. Все не прощают нам пророчеств, Ни краха, ни свершенья их, Чужих имен и наших отчеств, И всех апостолов святых. И те, пред кем мы "виноваты" Уж потому нас не простят, Что наш народ, святой и клятый, Лишь перед Богом виноват. *** Посв. Светлане Ш. К народу иному душой прикипев В восточном сверкающем гуле, Ты, верно, забудешь родимый напев: "Ой люли, ой люшеньки-люли". И новым напевом гортанно-живым Утешишь ты слух свой привычно, Ведь он для тебя скоро станет своим, Знакомым и очень обычным. И новые струны в душе зазвучат, Душа поменяет покровы, И как по весне пробудившийся сад, Цветами украсится снова. А жизнь к новым целям и далям помчит В восточном немолкнущем гуле... Но вдруг среди гула в душе зазвучит: "Ой люли, ой люшеньки-люли". И чем-то несказанным сердце сожмет, И ты замолчишь, цепенея. А это душа на свиданье придет С родимою песней своею. Израиль. 1993 г. *** Двуязычье мое непростое - Два родных неродных языка, И без них я так малого стою, Что тому удивляюсь слегка. Русский - всех моих мыслей основа И язык моих нынешних дней. Рядом с ним беларуская мова - Память детства и школы моей. Но внимательным взглядом увидишь Слезы ты у меня на глазах, Как услышу я старенький идиш, Что так редок теперь на устах. Голос матери, голос народа, Что меня народил в этот свет И сквозь долгие, тяжкие годы Мне язык передал, как завет. Жаль, что память порой уж не может Подсказать мне значения слов. Я забыл тот язык, только все же Средь моих он душевных основ. И во сне, хоть с годами все тише, Сердцу чудится, что вдалеке Я знакомую песенку слышу На чужом, но родном языке. Витая в небесах Я водку пью, закусывая салом, И в гневе запускаю матерком, Но в небе надо мной скрипач Шагала, А рядом с ним невеста с женихом. Там козы из веселого местечка И странный мир далеких детских грез, Чудные, позабытые словечки: "А зох ун вэй", "а гиц ин паровоз". И кажется, что там в лазурном небе, Смеясь и плача над самим собой, Летает многомудрый, старый ребе Над крышами, над миром, над судьбой. Все это вызывает удивленье, Но осудить, приятель, не спеши Души моей еврейской раздвоенье, А может, единение души. Ведь мы со многим в жизни расстаемся И обретаем многое опять, А все-таки собою остаемся, Лишь продолжая в небесах летать. *** Из года в год ведет народ Одни и те же разговоры: "Еврейской пасхи день идет, Похолоданье будет скоро." Твердят привычно, как псалтырь. Как объяснить им, что случилось - Что реки вскрылись во всю ширь, Что полнолуние омылось. Но что рассказывать про то, Ведь и сегодня, как когда-то, Считать куда удобней, что Во всем евреи виноваты. О снисхожденье не проси, Не изменить судьбы природу, Пока твердят, что на Руси Евреи делают погоду. *** "Пусть отсохнет моя десница, если я забуду тебя, Иерусалим" (Из псалмов Давида) Меж адом житейским и раем Живу, твоим светом храним, Далекий мой Ерушалаим, Мой близкий Иерусалим. Души и покой, и томленье, Ты радость моя и печаль, Мечта и ее воплощенье, Реальность и времени даль. И если в сознанье тускнеет Твой лик от меня вдалеке, То чувствую я, как слабеет Перо в моей правой руке. *** Этот мир эфемерно реален, В нем громами звучит тишина. То ли дух здесь так материален, То ль материя духа полна. Этот воздух, напоенный зноем, Эти горы в морщинах веков, Эти волны бегущие строем, Небо синее без облаков. И обилие солнца и света, И мерцание звезд в тишине... То ли видел я все это где-то, То ли это жило все во мне. Не понять это все разуменьем, Всеми чувствами не ощутить. Сердце бьется в тревожном волненье, И натянута времени нить. А душа все тоскует и стынет Под тревожной ночной тишиной, И все снится, все снится пустыня Перед Богом мне данной страной. Израиль Прощание с Израилем Последний день, последние часы... С тяжелою душою уезжаю. Я жизнь свою поставил на весы, Я взвесил все и тяжесть груза знаю. Нет, мне уж не по силам этот груз. Ушли года, мои ослабли плечи. Со старым не порвать постылых уз И с новым не дождаться скорой встречи. Пусть где-то очень рядом новый мир, Он так со мной не схож и непривычен, Как сочиненной музыки клавир Не схож с природным щебетаньем птичьим. Мне вольных этих нот не расписать, Их странное, но чистое звучанье Клавир, увы, не сможет передать При всем своем искусстве и старанье. Мир незнакомый, мир совсем иной Воочью познавал я, не заочно. Влекомый им, как пенною волной, Ловил мотив гортанной речи сочной. И понял, что рожден в другой земле, Что здесь уже корнями не окрепну. Привыкший жить в беззвучье и во мгле, Я просто здесь оглохну и ослепну. И это разумение свое, Рожденное в борьбе с самим собою, И все свое постылое житье Печально называю я судьбою.

Еврейская тетрадь

Хоть бриться я не перестал, Всей бороды не брею. Израильтянином не стал, Но остаюсь евреем. Пускай поэт я небольшой, Тетрадку со стихами Своей еврейскою душой Я посвящаю маме. Истоки Как вешние потоки, Что будят жизнь в полях, Питают нас истоки И в мыслях, и в делах. Всю мудрость вековую Дарят истоки нам - И искренность живую, И преданность друзьям. И слово, что острее, Чем колкие ножи, И правду, что мудрее Любой заумной лжи. A потому, как прежде, Храня огонь в крови, Мы преданы надежде И вере, и любви. Народ мой жив! Когда я был еще мальчишкой, То очень часто наблюдал: Старик-сосед над старой книжкой Молитвы нараспев читал. Казался хмурым он и строгим В минуты эти, в этот час. Остановившись на пороге, Спросил его я как-то раз: "Что в этой книжке, в буквах этих, О чем ты, дедушка, поешь?" "Здесь мудрость мира - он ответил - Но ты пока что не поймешь. Я стар, осталось мне немного, И тут вздыхай иль не вздыхай, А скоро дальняя дорога, Но помни: Ам Исраэль хай!" И я, мальчишка местечковый, В недоумении застыв, Не понял, что старик суровый Сказал мне, что народ мой жив. То было в тягостную пору, Не дай нам Бог вернуться к ней, И хуже не было укора, Чем слово "жид" или "еврей". Еще война кровавой раной И болью в памяти жива, А новый враг в потуге рьяной На судьбы предъявил права. Еще все слезы не излиты По сгинувшим из глаз живых, Но уж кричат: "Космополиты!" Уста усердных и слепых. И снова страшно так и больно, Что хоть ложись и подыхай, А тот старик: "Мне жить довольно, Но помни: Ам Исраэль хай!" Прошли те дни, тревогой полны, И злой тиран повержен в прах, А вечности нетленной волны Все катят вдаль в тех трех словах. В них и надежды воплощенье, И память горестных потерь, И те нелегкие решенья, Что принимаем мы теперь. Живет народ мой жизнью новой, Кто в это чудо верить мог, Ужель и впрямь в судьбе суровой Ему помог извечный Бог. Отвергнув горькие сомненья И злых врагов бессильный лай, Он божьим жив благословеньем, Народ мой, Ам Исраэль хай! Библейские мотивы Пророк Уймись, проклятый мой язык, Мой разум едкий, успокойся, Хотя бы дьявола побойся, Раз к божьим страхам не привык. Усни, тревожная душа, К чему пророчества глухие, Предвидеть можно ли стихию, Слова в колоде вороша. Неужто хуже просто жить, Воспринимая мир как данность, А слов пророческих туманность В привычной суете забыть. Забыть, не веря ничему, О будущем не вспоминая, Листы-пророчества сминая В угоду страху своему. Изгнание из рая И до конца их дней все снились им Эдемские уютнейшие кущи, Где все принадлежало лишь двоим, И где хранил их Бог зеницы пуще. И добывая постный хлеб трудом, Себя корили в тягостном молчанье: Зачем они вкушали жадным ртом Тот плод запретный с дерева познанья. Не лучше ль было лишнего не знать И жить в раю, чтоб жизнью насладиться, И благ от Бога в послушанье ждать, И наготы в незнанье не стыдиться. А тут паши, стирая пот с лица, Нелегкий хлеб земной свой добывая, Как это горько - быть детьми творца И изгнанными быть отцом из рая. Храня о райских днях воспоминанья, Жизнь на земле свой начинала ход Там, где в трудах идет за годом год И где изгнанье - плата за познанье. Каин и Авель В минувшей трагедии давних времен Так много трагедий зачато: Был Авель-трудяга и тих, и умен, А Каин завидовал брату. И был за труды Авель Богом любим, А Каин отвергнут за зависть, "Ну разве ужиться нам рядом двоим?"- Подумал завистник-мерзавец. Та тайна известна ему одному, Никто ничего не заметил. "Не знаю, ну разве я сторож ему"- Он Богу о брате ответил. Наш мир вечно рядом с бедой и виной, Зачем же порой забываем, Что зависть живуча, и ею одной Мы братьев своих убиваем. Хам Был Ной заслуженный старик, Он род свой спас от вод потопа, В трудах-заботах жить привык, Немало по земле протопал. Всего, что мог, добился сам, Пустого не терпя бахвальства, А сына Ноя звали Хам, И он был склонен к зубоскальству. Старик-отец в шатре уснул, Работой и вином сраженный, И ветер покрывало сдул С телес, устало обнаженных. А Хам дал волю языку, В издевках изошелся прямо, Ох и досталось старику В злом зубоскальстве сына Хама. Господь явил крутую власть, Но гнев его забыт с веками, И хамы вновь смеются всласть Над утомленными отцами. Вавилонское столпотворение Язык был единым и очень простым, Для жизни его всем хватало, И все его, в общем, считали своим, Другим не заботясь нимало. К чему знать другие, коль этот хорош И прост, и знаком, и удобен, А что коль своим заниматься начнешь И будешь к нему неспособен. Единый язык и единый народ, К тому же идет "стройка века". Соседа сосед с полуслова поймет, Поймет человек человека. Для жизни и стройки хватает вполне, А песни по-своему пойте, Была бы понятною, как на войне, Команда единая: "Стройте!" Пойдете вы по миру в ста языках, А так все и сыты, и пьяны... Но люди хотели витать в облаках, Гордыней своей обуяны. Ну кто же осудит зарвавшихся их, А время все ходит по кругу, И люди на сотнях наречий земных Все что-то толкуют друг другу. Рожденный в рабстве (Исход из Египта) Рожденный в рабстве будет жить рабом И, будучи отпущен на свободу, Вначале возликует, но потом Проявит свою рабскую природу. Он будет помнить сытость рабских лет, Считая волю тяжкою заботой, Страшась ее, он ей заявит: "Нет!" И вновь займется рабскою работой. Безверие, к которому привык, В душе своей как веру он взлелеет. Ваал ли чуждый, золотой ли бык Над ним едино власть свою имеют. Зато готов привычно он восстать Во гневе против давших избавленье И увести, и в рабство вновь продать За ним идущих в рабском исступленье. "Рабами были, ими и умрут"- Так испокон веков велось на свете. Умрем и мы, но в новый мир войдут Рожденные в свободе наши дети. Аврам Аврам халдеем был рожден, Аврам евреем не был, Но край родной покинул он По повеленью неба. Он шел неведомо куда, Он износил одежду. В пути ждала его беда, Но он питал надежду. Сквозь жар пустынный он шагал, Сквозь выжженные степи... А Ур халдейский угасал И превращался в пепел. Аврам халдеем был рожден, Но стал "иври", евреем, И волей неба был спасен Со всей родней своею. И повторялось так не раз, Что по веленью Бога Вдруг открывалась в трудный час К спасению дорога. Чего, скажи, евреи вдруг В поход засобирались? Еще пируют все вокруг, И яства не кончались. А просто чувствуют они Сквозь горькие сомненья, Что сочтены уж Ура дни, Грядут развал и тленье. Уже давно Аврама нет, И вымерли халдеи, Но волей Бога в белый свет Опять идут евреи. Жена Лота Посв. матери Да, трудно праведником слыть, О Боге непроста забота, Но все-таки труднее быть Женою праведника Лота. Ему награда по трудам, Не будет Богом он обманут, Но что награда эта вам, Коль вас места родные тянут. Пусть даже прокляты в грехе И гнева божьего достойны, Но как от них вам вдалеке Быть равнодушной и спокойной. Так неразрывна эта связь, Что даже зная наказанье И гнева божьего боясь, Все ж оглянетесь на прощанье. И в дальнем далеке потом, Хоть сведены с минувшим счеты, Все стынет соляным столпом Супруга праведника Лота. Иаков Судьба не подавала добрых знаков, Ее он снисхождения не знал, Но уж таким был праотец Иаков, Что от судьбы он милости не ждал. Все брал он сам - и право первородства, И отчье покровительство, и жен, И даже в схватке с Богом превосходство, Не зря был Богоборцем наречен. Был наречен Израилем навеки, И в имени своем навеки стал Знаменьем божьей силы в человеке И в Боге человеческих начал. Народ мой - богоборец и воитель, Не признающий рока и судьбы, Звездой надежды над тобой в зените Шестиконечник веры и борьбы. Ты, жертвы неизбывные оплакав, Не забываешь, как в изломе сил Боролся с Богом праотец Иаков И в этом поединке победил. Валтасаровы пиры Все в этом мире до поры, Что свято и что клято. И Валтасаровы пиры Кончаются когда-то. Еще хмельной туман густой Колышется, не тает, А кто-то мудрый и простой Уже грехи считает. И строчек огненная вязь По душам и по стенам: "Опомнитесь, омойте грязь, Очиститесь от тлена!" И к тем, кто дожил до утра, Чтоб заслужить прощенья, Придет нелегкая пора Молитв и очищенья. А впереди далекий путь, Дорога непростая, В которой вечно кто-нибудь Грехи твои считает. Вечный еврей Жизни расклад без докучливой лести, Издавна выверен странный маршрут: Тут неугоден ты, там неуместен, Значит, не нужен ни там и ни тут. Гонит тебя по земле и по жизни Туго натянутой злою вожжой. Тут ты на "родине", там ты в "отчизне", Что же и тут ты, и там, как чужой? И если сам пред собою ты честен, Будь же судьею нескладной судьбе. Тут неугоден ты, там неуместен Не потому ль, что причина в тебе? Сам от себя не находишь спасенья В тяжком разладе с душою своей, И потому не дождешься прощенья, Странник без устали, вечный еврей... П У Р И М I И снова маски пуримшпиля: Эсфирь, Аман и Мордехай. Все, как в старинном водевиле - Садись, смотри и отдыхай. Но что-то заставляет все же Увидеть в пьесе отблеск дней. Пускай на водевиль похожа, Есть привкус вечной драмы в ней. И ужас лживого навета, И радость сгинувшей беды, И мудрость божьего завета, И память горя и вражды. И снова будем жить в надежде, Что правда победит обман, Что как и прежде, как и прежде, Наказан будет злой Аман. Но есть у пьесы продолженье, И не кончается сюжет... За поколеньем поколенье Ждем от судьбы своей ответ. II Эсфирь Царь Артаксеркс ей муж, Она ему жена, Ну кто в происхожденье усомнится. Но почему она Эсфирью названа, Хоть в паспорте - персидская царица? А царь - он был царем, Не ведал ни о чем И не искал подвоха и обмана. Не встал бы тот вопрос Ни в шутку, ни всерьез, Когда б не козни подлого Амана. Но плачет твой народ, А знать, пришел черед, И стать самой собою ты посмей-ка. Преодолев свой страх И горечь на устах, Скажи царю, скажи, что ты еврейка. Столетия бегут, И долог наш маршрут, И мы открыты всем царям и людям. Народ наш так похож На многие, и все ж О том, что мы - евреи, не забудем! III Лэхаим! У евреев есть праздник, и каждой весной Мы с любовью его отмечаем. Вот тебе шалахмонес, и вместе со мной Подними свой стаканчик. Лэхаим! Так давай же споем, ведь у нас за столом Все, кого мы друзьями считаем, И сегодня вокруг каждый брат или друг. Подними свой стаканчик. Лэхаим! Чтобы наши враги, как и древний Аман, Не смогли победить Мордехая, Будь же нынче со всеми и весел, и пьян, Подними свой стаканчик. Лэхаим! Будь же верен друзьям, не сдавайся врагам, Да минет тебя участь лихая. Помогай тебе Бог, но и сам будь неплох, Подними свой стаканчик. Лэхаим! IV Чего опять хотят Аманы (Так все ж, чего хотят Аманы) Так неизменно всякий раз? Чего от века неустанно И странно требуют от нас? Что исключительное видят? Чему учить нас норовят? И почему так ненавидят? И в чем все каяться велят? А мы в неведенье вздыхаем, Растерянно плечами жмем И чуда ждем от Мордехая, И от царя защиты ждем. И верим в избранность Эсфири, Что нас в последний миг спасет... Все повторимо в этом мире, Как праздник Пурим каждый год. *** Как глубоко мы ошибаемся, Когда чужую учим роль, Зачем мы с масками сживаемся, Их снять потом - такая боль. Ведь не находим, как ни мучимся, Мы счастья на пути чужом, На чьем-то опыте не учимся, Лишь на своем, да на своем. Но как посметь, победы празднуя Над покоренною судьбой, Сорвать с души одежды праздные В попытке стать самим собой. Мостов сожженных гаснет зарево, И горек расставаний дым, Зато весь мир увидим заново, Пусть незнакомым, но своим. Г А Л У Т Опять с тобой мы виноваты, И снова спрашивают с нас За все, что сделали когда-то, За все, что делаем сейчас. За все, что выродили в муках И что сумели сохранить, Что будет жить и в наших внуках, Коль суждено им в мире жить. За все: за веру и безверье, За вечный непокой ума - Тень нелюбви и недоверья, И неприятья злая тьма. Все не прощают нам пророчеств, Ни краха, ни свершенья их, Чужих имен и наших отчеств, И всех апостолов святых. И те, пред кем мы "виноваты", Уж потому нас не простят, Что наш народ, святой и клятый, Лишь перед Богом виноват. I История свершила оборот И вновь, как ничего и не бывало, Исхоженной дорогою идет, Опять все начинается сначала. И вновь навет на вражеских устах, И ставший нашей сутью за столетья, Нас тяготит скорее стыд, чем страх Сквозь горестные вздохи-междометья. Ни слов опроверженья ни сыскать, Ни страсти для достойного ответа. Чего ж нам ждать, коль вновь смогли мы стать Объектами бредового навета. И понимаешь избранность свою, Как знак отличья от живущих рядом, Как участь жить у бездны на краю Перед летящим в эту бездну стадом. Они сорвутся следом за тобой, Ты просто будешь в этой бездне первый. Палач и жертва с общею судьбой - Единство, так щекочущее нервы. Бегут за веком век, за годом год, И не учась у прошлого нимало, История свершила оборот, Опять все начинается сначала. II Мне нет нужды твердить, что я - еврей, И без того об этом всем известно, И ждать не стоит у чужих дверей Мне ни наград, ни откровений лестных. Не нужно обольщаться или льстить И этим добиваться благ не нужно, Не нужно славословить и хулить В едином хоре лживом и натужном. Имею право быть самим собой, Без чьей-либо награды и пощады, Наедине с непраздничной судьбой, Без глупого лакейского наряда. Мне все равно, мне это ни к чему, Оно мне вряд ли чем-нибудь поможет, А потому лишь Богу одному... Да и ему не все отдам я тоже. Оставлю все же главное себе. Сам - суд и исполнитель приговора. Упьюсь и ядом в мстительной злобе, И правотой горячечного спора. Но убедившись в тщетности сует, Не прокляну безжалостного мира, А отыщу мучительный ответ, На жизнь глядя с едкостью сатира. Утешу душу гибелью врага И все отдам, коль нужно будет, другу, И новые познаю берега, Судьбу погнав безжалостно по кругу. Я буду верен участи своей, Мне не пристало ею тяготиться. И буду знать и помнить: я - еврей, Чтоб знанием, как званием гордиться. III Я противоположный, я - "иври", Я с берега далекого, иного, Я беззащитен, вот он я, бери, Во всех грехах вини меня ты снова. Уж я и в том и в этом виноват, Уж я и так, и эдак провинился. Гони меня, гони меня назад, Я явно задержался, загостился. Пора домой, давно пора домой, Припомним, что мы здесь всего лишь гости И с поднятою гордо головой Уйдем домой без горечи и злости. Мы все поймем, ведь мы же не глупцы, Поймем, что есть у времени граница. "Жевали кислый виноград отцы, А нам теперь оскомой сводит лица". Пускай враги нам карами грозят, Не просим ни пощады, ни прощенья. Настало время для пути назад, Дороги вверх, дороги возвращенья. Притча Когда-то давно все мы жили в Египте рабами И были тогда, как всегда, у господ не в чести, И вздумал Мойсей всех евреев, а значит, нас с вами, В страну, что сам Бог обещал, за собой увести. За рабскую нашу покорность Мойсей на нас злился, Но всех убедить не сумел, хоть того и желал, Хоть долго всех звал и грозил, и корил, и молился, И казни одну за другою на всех посылал. И вовсе не все, как об этом написано в Торе, А все же ушли с ним однажды в пасхальную ночь. Не знамо за чем: то ль за счастьем, а то ли за горем, Не столько себе, сколько детям желая помочь. Была непростой и нелегкою эта дорога. То прямо лежала, то вкривь устремлялась, то вкось И хоть получили святое ученье от Бога, Но счастья увидеть в пустыне им все ж не пришлось. И только их дети дошли до страны Ханаана, Страны, что господь еще праотцам их обещал. И каждый трудился на этой земле неустанно, И частью народа стал, частью земли этой стал. А те, что остались в Египте, что сталося с ними, И где на земле их далеких потомков следы, Славны ль они, прокляты ль в мире делами своими, Дождались ли счастья, а может, дождались беды? "О чем это ты?" - вы мне скажете, правильно, впрочем. "К чему эти старые притчи ты вспомнил опять?" А просто о том, что хоть буду стараться я очень, Но тех, кто остался, мне в мире уже не сыскать. Мне их не сыскать ни по Африкам, ни по Европам, А время к векам прибавляет еще один год, Но так же, как прежде, по трудным истории тропам Идет, не старея, мой древний и вечный народ. ---------------------- И снова мы, Израйлевы колена, В страну обетованную идем И ожидаем доброй перемены В извечном ожидании своем. Мы на судьбу надеемся и верим, Что предстоит нам в ней другая роль, А потому прощаем ей потери И разочарований злую боль. Израиль, 1993 г. *** С. Ш. К народу иному душой прикипев В восточном сверкающем гуле, Ты, верно, забудешь родимый напев: "Ой люли, ой люшеньки-люли". И новым напевом гортанно-живым Утешишь ты слух свой привычно. Ведь он для тебя скоро станет своим, Знакомым и очень обычным. И новые струны в душе зазвучат, Душа поменяет покровы, И как по весне пробудившийся сад, Цветами украсится снова. А жизнь к новым далям и целям помчит В восточном немолкнущем гуле... Но вдруг среди гула в душе зазвучит: "Ой люли, ой люшеньки-люли". И чем-то несказанным сердце сожмет, И ты замолчишь, цепенея. А это душа на свиданье придет С родимою песней своею. Израиль 1993 г. *** Я б не хотел обратно в детство, Туда, где все одно и то ж, Где помню лишь, что с малолетства Был на других я не похож. И я не знал, не отрекаюсь, В начале самом дней и лет, Чем от других я отличаюсь, За что мне все пощады нет. Я просто был чужим, инаким, Я противоположным был И злого исключенья знаки В душе и внешности хранил. И лишь потом самим собою Я стать смог, правды не боясь, Самою жизнью и судьбою Восстановив с истоком связь. Я отыскал инакость эту В глубинах собственной души Как суть свою, свою примету, Как света луч во тьме, в глуши. Теперь я стар, но жизни годы Меня кончиной не страшат. Частицей своего народа И жить, и умереть я рад. *** Двуязычье мое непростое - Два родных неродных языка. И без них я так малого стою, Что тому удивляюсь слегка. Русский - всех моих мыслей основа И язык моих нынешних дней. Рядом с ним - беларуская мова - Память детства и школы моей. Но внимательным взглядом увидишь Слезы ты у меня на глазах, Как услышу я старенький идиш, Что так редок теперь на устах. Голос матери, голос народа, Что меня народил в этот свет И сквозь долгие, тяжкие годы Мне язык передал, как завет. Жаль, что память порой уж не может Подсказать мне значение слов. Я забыл тот язык, только все же Средь моих он душевных основ. И во сне, хоть с годами все тише, Сердцу чудится, что вдалеке Я знакомую песенку слышу На чужом, но родном языке. Витая в небесах Я водку пью, закусывая салом, И в гневе запускаю матерком, Но в небе надо мной скрипач Шагала, А рядом с ним невеста с женихом. Там козы из веселого местечка И странный мир далеких детских грез, Чудные позабытые словечки: "А зох ун вэй, а гиц ин паровоз". И кажется, что там в лазурном небе, Смеясь и плача над самим собой, Летает многомудрый, старый ребе Над крышами, над миром, над судьбой. Все это вызывает удивленье, Но осудить, приятель, не спеши Души моей еврейской раздвоенье, А может, единение души. Ведь мы со многим в жизни расстаемся И обретаем многое опять, А все-таки собою остаемся, Лишь продолжая в небесах витать. *** Чем больше мы боремся сами с собой, Тем больше даем оснований Врагам - для насмешек над нашей судьбой, Друзьям для душевных терзаний. Самим же себе - оснований для бед, Всеобщего непониманья, Потерь и крушений, идущих нам вслед, Идущего вслед нам страданья. Но так уж устроены мы навсегда, Что с Богом борясь и с собою, И зная, что ждет нас большая беда, Живем, не считаясь с бедою. И эта борьба - воплощение нас, Всей нашей судьбы воплощенье, Ведь даже предвидя свой горестный час, Мы все ж не питаем сомненья, А верим и знаем, что время придет, И сквозь пораженья и беды Поднимется вновь богоборец-народ Для новой борьбы и победы. *** Из года в год ведет народ Одни и те же разговоры: "Еврейской пасхи день идет, Похолоданье будет скоро". Твердят привычно, как псалтырь, Не объяснить им, что случилось - Что реки вскрылись во всю ширь, Что полнолуние омылось. Но что рассказывать про то, Ведь и сегодня, как когда-то, Считать куда удобней, что Во всем евреи виноваты. О снисхожденье не проси, Не изменить судьбы природу, Пока твердят, что на Руси Евреи делают погоду. "Хороший мужик" Выражение это все знают, Кое-кто вроде даже привык, Что его за глаза называют: "Хоть еврей, а хороший мужик". Он, глупец, этим даже гордится, Но застыв у закрытых дверей, Вдруг услышит он, может случиться: "Хоть хороший мужик, а еврей". *** Я остаюсь среди немногих Весьма премудрых и глупцов, Слепцов, не видящих дороги, И хитроумнейших лжецов, Среди неверящих и верных, И не хотящих верить впредь, Среди послушных и примерных, Привыкших от роду терпеть. Средь согнутых житейской бурей И несогбенных, как бетон, Средь преданных идее-дуре И чтящих данный им закон. Средь всем довольных и скорбящих, И средь горячечных в бреду, Средь Бога во грехе молящих, Среди жующих на ходу... Вокруг меня чужие лица, И я средь них, среди чужих Все с ними не могу проститься, Но что я делаю средь них? *** Я стою на жизненной меже И опять твержу тебе упрямо: Слишком поздно, незачем уже Мне менять свой путь нелегкий, мама. Пусть не знал на этом я пути Ни побед, ни достижений звездных, Но другого мне уж не найти, Слишком поздно, мама, слишком поздно. Слишком поздно верить в долгий век, Личные таланты и везенья. Я ведь, мама, просто человек, И не самый сильный, к сожаленью. Только сыну снова и опять То шепчу, а то кричу я грозно: Надо, надо, надо уезжать, Чтобы после не было так поздно. *** На страну обиделись евреи (Не нужны они своей стране) И с обидой этою своею Жить не стали в праздной тишине. И не пожелали ждать и верить В будущее светлое свое, А решили взять да и проверить В новом месте новое житье. И снялись, и улетели стаей В дальние и теплые края, Книгу жизни заново листая, Ткань ее по-новому кроя. Дай им, Бог, в краях далеких этих Мирного и сытного житья, Счастья дай им, Бог, на белом свете, Одного не дай лишь - забытья. Чтоб под жарким солнцем вспоминали Те края, где были рождены - Мерзлые, завьюженные дали, Половодье бешеной весны, Терпкий запах меда лугового, Ручейка отчаянный извив И щемящий звук родного слова, И знакомой песенки мотив. *** Если у Хаймовича новые ботинки И пальтишко новое, но на сердце гниль, Значит у Хаймовича счастья половинка, А за целым счастьем нужно ехать в Израиль. Ну а там, как водится, нелады с ивритом, А долгов немаленьких аж на тридцать лет, И мораль житейская явственно не скрыта: Если счастья не было, то таки счастья нет. Вот и получается - это грустно очень. Как же быть Хаймовичу - пусть подскажет кто Что нужнее, думает он дни свои и ночи,- Новая ли родина иль новое пальто. Но пальто со временем может износиться, А ботинки новые выходят свой срок, И тогда Хаймовичу, может так случиться, Не в чем будет броситься однажды наутек. *** Мы отторгнуты, значит свободны, Нелюбимы, несвязаны, значит, Неразрывною связью природной, Что других за границами прячет. Мы отвержены, значит по сути Обязательств иных не имеем, Чем отдавшись влеченья минуте, Делать то, что решаем и смеем. Сиры мы, ведь мы отчьи могилы Оставляем во имя блужданий. Мы слабы, но с последнею силой Отдаемся химере исканий. И казалось бы, как мы неправы, Как в исканиях этих некстати, Но в блужданьях без цели и славы Как мы правы потом в результате. *** Не зря ты богоборцем назван, Всевышним избранный народ. В плену пророчеств и соблазнов Из века в век, из рода в род Рассеянный и распыленный В иных и чуждых языках, Ты божьи забывал законы И божий гнев, и божий страх. И часто мнил в своей гордыне, Как и в начале всех начал, Что уж теперь-то, уж отныне За бороду ты бога взял. И нарушал его заветы. В чужих делах, в чужом краю Чужим богам давал обеты И душу предавал свою. Вдвойне ты тем бывал унижен, Втройне обижен тем бывал: Так и не став чужому ближе, Свое терял и забывал. И словно в наказанье божье За то, что преступил закон, Судьбой низвергнут был к подножью Иных народов и племен. К чужим ногам и воле брошен Своим желаньям вопреки, Ты был размолот и искрошен Веленьем божеской руки. Но сквозь тысячелетий лета, Кровавых ужасов года Ты смог сказать, презрев наветы: "Отныне больше никогда!" Слепого рока униженье Нелегкой одолев борьбой, Души своей освобожденье Ты сделал собственной судьбой. Былого заживают язвы, И новый род сменяет род. Не зря ты богоборцем назван, Мой Богом избранный народ! *** ...если я забуду тебя, Иерусалим. Меж адом житейским и раем Живу, твоим светом храним, Далекий мой Ерушалаим, Мой близкий Иерусалим. Души и покой, и томленье, Ты радость моя и печаль, Мечта и ее воплощенье, Реальность и времени даль. И если в сознанье тускнеет Твой лик от меня вдалеке, То чувствую я, как слабеет Перо в моей правой руке. *** Лицо мне перегаром грея, Меня спросили неспроста: "Зачем, скажи, твои евреи Распяли нашего Христа?" Он их, сомненьем не грешу я, Ведь он средь многих их начал, Еврейский парень Иешуя, Что неевреям богом стал. От Вавилонского плененья, Где плакали у чуждых вод, Евреи ждали без сомненья, Что их спаситель к ним придет. И был он для всего народа Надеждою в нелегкий час: "Давидова он будет рода, И будет он царем у нас!" Надежда эта крепла в силе За веком век, за годом год. Спасителя не торопили, Но верили в его приход. Он всем был нужен и потребен, Но так несказанно далек, Что за заботами о хлебе Ему был не дан точный срок. Но всякий раз, когда случалось Жить в испытанье сил своих, Народу верилось, казалось - Пришел Мессия, он средь них. И приходили, и являлись Из гущи и со дна его, Спасителями назывались, Хоть не спасали никого. Случилось то во время Рима, Был нестерпимо тяжек гнет, Страдание неутолимо, И ждал Спасителя народ. И он пришел из Галилеи, Похожий на "мессий" других, Но все же странностью своею Во многом не похож на них. Не звал народ к сопротивленью, А проповедовал покой. Спасенье видел он в смиренье Гордыни, что в душе людской. И был он малость не от мира, То ли святой, то ль дурачок, Был при живой родне, как сирый, И в личной жизни одинок. Он от Крестителя в отличье Не призывал народ к мечам, Но даже в эдаком обличье Опасен все же был властям. И то сказать: не призывает, И пусто в нищенской суме. Но кто его, чумного, знает, Что у него там на уме? Вот говорит, что Богу сын, мол, И люди слушают, дрожа, Хоть и дурак, но все же символ, А символ есть - жди мятежа. А этим римлянам позволь-ка, Им лишь бы повод отыскать. И так народу гибнет сколько, Пора, пора попридержать. И в продолжение той темы Средь мысленной тревожной тьмы: "Уж лучше он один, чем все мы, И пусть уж лучше он, чем мы". И был среди забот пасхальных Властями он под стражу взят, И за неделей мук печальных На римской дыбе был распят. Дальнейшее от точки зренья Зависит, изменяя взгляд. Для христиан там - Воскресенье, А для евреев - сущий ад. Их мнимый грех, в тот день зачатый, Застрял в умах, как в горле ком, А ведь они не виноваты, Что Иешуя стал Христом. Во всем их после обвиняли, И кто их тем не попрекал, Но коль Христа бы не распяли, То он и богом бы не стал. А я взгляну немного шире На ту историю с Христом: Все, что творят евреи в мире, Выходит боком им потом. Взять хоть бы Маркса, хоть Эйнштейна, Что к бомбе руку приложил, Хоть Фрейда взять, что нелилейно Нутро нам наше обнажил. Все неприемлемо и клято, Все отвергаемо вокруг, Во всем евреи виноваты, Одна вина и нет заслуг. И мир, нисколько не добрея, Опять нам цедит сквозь уста: "Зачем скажите вы, евреи, Распяли нашего Христа?" Фрейлахс 1. Вы посмотрите, что за музыканты Сегодня нам играют и поют. Всегда дарят веселье их таланты, Ну как же всем не веселиться тут. Припев: Так попляшите с нами, тетя Дора. И стар, и млад пустились танцевать. Играют фрейлахс, и в такую пору Грешно, ей-богу, в стороне стоять. 2. Под эти звуки ноги сами пляшут, Глаза смеются, а душа поет. Пускай умчатся прочь заботы ваши, Пусть голова немного отдохнет. Припев. 3. Бывают танцы и другие тоже, И очень даже модные на вид, Но только фрейлахс сердце нам тревожит, Один лишь он нам душу веселит. Припев. Семь - сорок В семь-сорок поезд на Бобруйск, Скорый поезд на Бобруйск В дальний путь от вокзала уходит. Я сам себя в душе корю, Почему не говорю, Что любовью давно горю. Мы расстаемся снова, Так будьте мне здоровы. Я приготовил много слов для вас, Но не успею их сказать сейчас. Ой, уходит поезд на Бобруйск! В семь-сорок поезд на Бобруйск, Скорый поезд на Бобруйск. Вся родня собралась у вагона. Все мне советы подают, На прощанье руку жмут И приветы со мною шлют. Я говорю им снова: "Так будьте мне здоровы!" А что мне вам сказать, родная, Чтоб я так знал, как я не знаю. Ой, уходит поезд на Бобруйск! В семь-сорок поезд на Бобруйск, Скорый поезд на Бобруйск. Шум и гам, тарарам, суматоха. Вокруг полно людей и пусть, Никого не побоюсь И признаться в любви решусь. Но я кричу вам снова: "Так будьте мне здоровы!" И пусть мне так же горя не видать, Как не успел я ничего сказать. Ой, уходит поезд на Бобруйск! Поехали!!!!!!!!!!! "Кама зман...?" Я пока еще не старец, Но ответить на вопрос: "Кама зман ата ба арэц?" Уж не выпадет всерьез. Потому что лет остатки - Пустяковый, в общем, срок, И остатки те несладки, Но иначе я не смог. Были, знать, на то причины, Но кому тут объяснять, И свои искать в том вины, И кого-то обвинять. Незатейливо, но ловко, Уж кого тут ни вини, Хитрая судьба-воровка Годы выкрала и дни. И осталась только старость Из того, что Бог мне дал. На вопрос:" ... ата ба арэц?" Отвечаю: "Опоздал!" 1996 г. Израиль *** Этот мир эфемерно реален, В нем громами звучит тишина. То ли дух здесь так материален, То ль материя духа полна. Этот воздух, напоенный зноем, Эти горы в морщинах веков, Эти волны, бегущие строем, Небо синее без облаков. И обилие солнца и света, И мерцание звезд в тишине... То ли видел я все это где-то, То ли это жило все во мне. Не понять это все разуменьем, Всеми чувствами не ощутить. Сердце бьется в тревожном волненье, И натянута времени нить. А душа все тоскует и стынет Под тревожной ночной тишиной, И все снится, все снится пустыня Перед Богом мне данной страной. 1996 г. Израиль. Мы хотим Приходится жить у души на излете, В стараньях, мученьях, тоске и работе, Но все же назло всем мученьям своим Судьбе своей скажем: "Анахну роцим!" Пускай пожалеем о сытном галуте, О том, что чужие пока мы по сути, Но в сладкое прошлое не убежим, Не спутаем буквы: "Анахну роцим!" "Анахну роцим!" - и судьбу одолеем, И новое счастье увидеть успеем. Здесь все были в прошлом олим хадашим. Они так хотели, и мы так хотим! *** Там было все привычно и знакомо: И дом мой старый, и трава у дома, И сам себе так был я там знаком, Как та трава и тот же старый дом, И как тот мир, день изо дня привычный, Как будто мне принадлежавший лично. А тут, куда ни глянь - все по-другому, Прекрасно и умно, но незнакомо, И в этой незнакомости своей Пугающе в банальном беге дней. Нет опыта, нет личных впечатлений, И все воспоминанья о другом, И все полно таинственных значений И в форме, да и в качестве своем. Не оттого ль, что нового так много, А жизнь привычных меток лишена, Все зреет на душе моей тревога И не находит выхода она. Израиль, 1996 г. Прощание с Израилем Последний день, последние часы... С тяжелою душою уезжаю. Я жизнь свою поставил на весы, Я взвесил все и тяжесть груза знаю. Нет, мне уж не по силам этот груз. Ушли года, мои ослабли плечи. Со старым не порвать постылых уз И с новым не дождаться скорой встречи. Пусть где-то очень рядом новый мир, Он так со мной не схож и непривычен, Как сочиненной музыки клавир Не схож с природным щебетаньем птичьим. Мне вольных этих нот не расписать. Их странное, но чистое звучанье Клавир, увы, не сможет передать При всем своем искусстве и старанье. Мир незнакомый, мир совсем иной Воочью познавал я, не заочно. Влекомый им, как пенною волной, Ловил мотив гортанной речи сочной. И понял, что рожден в другой земле, Что здесь уже корнями не окрепну. Привыкший жить в беззвучье и во мгле, Я просто здесь оглохну и ослепну. И это разумение свое, Рожденное в борьбе с самим собою, И все свое постылое житье Печально называю я судьбою. Израиль, 1996 г. Старая песенка Среди злых обид, что судьба дарит В горькой тишине, "Там на припечке огонек горит..." - Чудится вдруг мне. Оглянусь вокруг, кто же это вдруг С песенкой такой? А ведь это я и душа моя, И никто другой. Песня старая о былых делах Входит в жизнь мою: "Ун дер ребеню ми ды киндерлах..." - Плачу и пою. Те слова полны тихой ласкою И родным теплом. Время старое грустной сказкою С ними входит в дом. И пока жива песня старая, Живы с нею мы. "Афун припечек брент а фаярл..." Средь кромешной тьмы. Душа Где я их только ни встречал, Там, где и быть-то их не может, Среди совсем иных начал, На них нисколько не похожих. Но вдруг за абрисом лица, Где нет еврейского и следа, Увижу вдруг черты отца И мину старого соседа. "Да неужели?" "Так и есть. Но между нами... Вы поймите... Евреем быть совсем не честь, Так что меня вы извините." А что его мне извинять, Судить его мне не пристало. Решил он душу поменять, Чтобы душа другою стала. Но что душе сей поворот, Ее ты не переиначишь. Все норовит наоборот, За паспортом ее не спрячешь. Ты сам ей можешь изменить, Ее ж не изменить, поскольку Душа собою хочет быть, Самой собою, да и только. *** Опомнись, брат мой, и послушай, Ответь, зачем опять, как встарь, Свои мятущиеся души Мы на чужой кладем алтарь. Зачем, забыв происхожденье И шутовской надев колпак, Умов сомненья и боренья Мы уступаем за пятак? Что в этом, жажда ли признанья, Иль честолюбия обман, А может, глупое желанье Забыть свой путь, что Богом дан. Ну что нам достиженья эти, Богатств неправедный маршрут, Коль все богатства в целом свете Нам избавленья не дают. Все не дождаться нам прощенья Уж много сотен лет подряд. И ненависть, и восхищенье Едино нам принадлежат. Едины казни и награды, И уважение, и страх, А мы обманываться рады, Служа при чуждых алтарях. Русский дух Ну кто же этого не знает, Таков неписанный закон: Сто грамм в еврея попадает, И русским делается он. Совсем немного и недолго, Всего одних сто грамм, и вот Уже поет еврей про Волгу, Про степь широкую поет. Бог упаси, он не напился, А просто воодушевлен. "Вот кто-то с горочки спустился", И этот кто-то таки он. Хлебнув народного веселья В положенный урочный час, В патриотическом похмелье Еврей пьет утром хлебный квас. В том квасе дух животворящий, Квасного духа нет бодрей... И все ж какао пьет он чаще. Еврей, он все-таки еврей. *** На разных мы общались языках: На арамейском, греческом и русском, Испанском и немецком, и французском... Красноречивы были мы в речах. Все эти языки чужих племен Мы чувствовали, знали, понимали, Мы мысли им и страсти доверяли, Восторг и гнев, и скорбь, и смех, и стон. С их помощью плоды своих трудов Мы открывали городу и миру И поклонялись чуждому кумиру, Забыв язык и дедов, и отцов. А что же получали мы взамен, Повсюду руша стены и преграды, Но не дождавшись славы и награды, Средь новых вновь оказываясь стен? Средь тех же неприступных стен глухих, В духовном гетто злого неприятья... Мир и не думал открывать объятья Для нелюбимых пасынков своих. Бредовых подозрений грозный рой, Укусы нанося, витал над нами И жгуче жалил грязными словами, Обид извечных пополняя строй. И гнулись мы, как в бурю дерева, Воспринимая душами своими В тех языках, что стали нам родными, Знакомые и злобные слова. Но жили мы не только в тех словах, Мы и другие знали слов обличья, И становилось нам иноязычье Прибежищем на жизненных путях. Многоязычны мы, но наш народ Извечно верил, что придет то время, Когда мы станем равными со всеми, И наш язык в родной наш дом придет. И разве то не чудо, что он смог, Преодолев неверье и сомненье, Осуществить из пепла возрожденье, Которому помог всесильный Бог. Живи, народ мой, правь душой моей, Пусть будет твой язык мне в ней опорой В многоголосье мирового хора, Средь нынешних и средь грядущих дней! 98 *** Давным-давно в украинском местечке У тихой, на ручей похожей, речки Мальчишка Мотл жил да поживал. Считал он звезды в полуночном небе, Учил он тору в хедере у ребе И о краях невиданных мечтал. Он был смешлив и мудр одновременно, И пел, и горевал попеременно, Как у евреев издавна велось. Он был так рад всему на белом свете, Но от зачина грозного столетья Ему немало бед узнать пришлось. И вглядываясь в прошлого потемки, Отыскивают свет его потомки, Пытаясь что-то важное понять. В нем жизни и души моей основа, И я спешу к нему вернуться снова, Чтоб этот свет в душе не потерять. 98 *** За морем за синим, где солнце с небес Сияет и жжет, Средь прозы житейской, не в мире чудес Народ мой живет. Отнюдь не молочные реки и мед, И жизнь на меже, Но Бог в эту землю привел мой народ, Он дома уже. Душа моя здесь и душа моя там, Две разных души. С трудом их порой различаю я сам, И ты не спеши. Все здесь так знакомо и сам я знаком В привычных делах, Но шепчет мне сердце: "Там где-то твой дом, На тех берегах." Не чужды мне местные наши края, Ведь местный я весь. Здесь пристань моя, но отчизна моя, Я знаю, не здесь. И эта раздвоенность чувства во мне От веку жила. Поэтому жизнь тяжелее вдвойне Всегда мне была. Уехал мой поезд, и годы ушли, Назад не вернешь. Деревья надежды моей отцвели, Плодов ни на грош. Стою перед Богом и грешен, и наг, Не веря ему. И сам я себе то ли друг, то ли враг - Никак не пойму. 98г *** Чужой я в этом городе, чужой. Знакомый он, но словно не родной. Как ни ищу, но в нем, привычном, нет Моих отметин, знаков и примет. Я встречным на ходу теряю счет, Толпа рекой цветистою течет, Но от ее начала до конца Не встретить мне знакомого лица. Я вырос в этом городе и жил, Я песни и стихи о нем сложил, Но понимаю на исходе лет, Что моего здесь нынче больше нет. Откуда это чувство, не пойму, Ведь жизнь моя вся отдана ему. Судьбой своею я повязан с ним, Так почему ж он кажется чужим? В унынии по городу брожу, Ответа на вопрос не нахожу, Хоть он, проклятый, мучает меня Настырней и больней день ото дня. Ответить на него я не берусь, Ведь я ответа этого боюсь, Но чувствую - уехал мой народ, Наверное и мне пришел черед. *** Веков на стыке, в перекрестье лет Беду они предвидели едва ли, Но звал к себе их новый, яркий свет - Америку евреи открывали. Той давнею, ушедшею порой Они летели в край им не знакомый, Как стаи птиц за утренней зарей, Надеждою неясною влекомы. Века скрестились, времена сошлись, И поднялись они как знак тревоги, Как знак беды, как знак того, что жизнь Их позвала на новые дороги. Что их вело, что гнало их - мечта Иль горькое предчувствие утраты? Оставили обжитые места, Привычные дома свои и хаты. А жизнь буреломом им вослед, А жизнь кровью раны заливала. Уж тем воспоминаньям сроку нет, Но нынче время все кроит сначала, Извечный Бог опять влечет их в свет Суровою, но верною рукою. Оставшиеся ждут грядущих бед С глухою и неясною тоскою. *** Время в потугах решенья рожает, Уезжает мой народ, уезжает. Уезжают все друзья и подружки, Дети, взрослые, старцы и старушки. Уж уехала вся наша мешпоха И живет там, слава Богу, неплохо. Ну а я сижу и дурью все маюсь, Хоть давно ни в чем уж не сомневаюсь. Нет сомнения в конечном итоге, И нога уже стоит на пороге, Но нога другая прочно увязла Самому себе как будто бы назло. Пока не уезжаю Напоен тревогой пряной Воздух нынешнего дня. Наготове чемоданы Под кроватью у меня. Я гляжу, соображаю, Быть пророком не берусь И пока не уезжаю, Но надолго ль остаюсь. Вроде, все законы в силе И сочувствует народ, Но уже "Спасай Россию!" Кое-кто во всю орет. Сомневаюсь, в чем и каюсь, Хоть сомнений не боюсь И пока не собираюсь, Но надолго ль остаюсь. Впрочем, что тут за сомненья, Ведь рецепт давно готов: Раз России во спасенье, Значит будут бить жидов. От беды не зарекаюсь И, как все, ее боюсь. Уезжать не собираюсь, Но надолго ль остаюсь.